Принц Зазеркалья

Мои глаза увлажняются – и от дыма, и от страха за рассудок Джеба. Его слова, сказанные Морфею, когда я впервые увидела их вместе в студии, теперь обретают смысл: «Помнишь, что случилось, когда в моих картинах возникло ее лицо».

– Что-то пошло не так, когда он пытался нарисовать меня.

– Он никак не мог это сделать. У тебя не хватало рук и ног. На лице зияли дыры. Как на его собственном портрете.

В моем животе скручивается узел.

– Но я думала, что на ТК напали другие рисунки.

– Иногда рисунки дерутся друг с другом, да. Но конкретно это было дело рук Джебедии. Он не может расстаться с расколотым образом самого себя, который навязал ему отец. Поэтому он и не способен нарисовать нормальный автопортрет. Вот почему он в конце концов изобразил себя в виде эльфа-рыцаря. Это была последняя отчаянная попытка. То же самое произошло и в твоем случае. Его замешательство и гнев постоянно становились на пути у совершенства. Он прятался в ивовой комнате, пытаясь нарисовать тебя правильно… создать образ, «достойный твоей памяти». Был один способ сделать так, чтобы он вышел и снова начал жить – похитить все твои изображения. Они выглядели чудовищно. Бесчеловечно было бы оставить им жизнь, но у нашего страдающего художника не хватило силы их уничтожить. Поэтому я сделал это вместо него. Я убедил Джебедию, что лучший способ освободиться – не заходить в ивовую комнату. Избегать напоминаний о тебе и признать свой гнев.

Я прислоняюсь к дереву и прижимаю прохладный камушек к кольцу, которое висит под футболкой, чтобы умерить покалывание в груди. Неудивительно, что душой Джеба правят ярость и жестокость. Он питается силой, которую выкачивает из двух самых могущественных, умных и склонных к манипуляциям обитателей Страны Чудес. Джеб воюет сам с собой, пытаясь справиться с этой силой. Совсем как я раньше. Но его борьба тяжелее, потому что двум волшебным частям противостоит лишь одна человеческая.

Я закрываю глаза.

– Ему, наверное, так одиноко…

Из облака доносится ворчание:

– Ей-богу, Алисса, ты меня обижаешь. Я – отличная компания.

Я живо открываю глаза.

– Ты солгал ему. Ты не хотел, чтобы Джеб знал, что ненавидеть меня его заставляет магия Червонной Королевы. Как ты это устроил? Он должен был увидеть те воспоминания в розовой комнате.

– Несмотря на магию, которой он владеет, твой смертный здесь не в своей стихии. Кроме меня, ему некому доверять, некому рассказать о своих сомнениях. Ведь я – источник его силы. Поэтому, когда я сказал ему, что картинки в розовой комнате – это мои воспоминания о тех временах, когда я общался с королевской семьей, у Джебедии не было причин ставить под сомнение мою искренность.

Я крепче сжимаю камушек.

– Искренность. Как будто ты знаешь, что это такое. Ты позволяешь ненависти пожирать Джеба заживо, лишь бы только вбить между нами клин.

Морфей, скрытый облачным пологом, щелкает языком.

– Если бы он знал про Червонную Королеву, он бы обратил ее магию против меня – и убил бы одним движением руки. Считай, что я просто защищался. А то, что вы друг от друга отдалились, – дополнительная выгода.

В воздух взвивается струйка дыма. Она начинает принимать различные очертания – сердечки, кольца, ноты…

Я рычу:

– Да, конечно. Что угодно, лишь бы победить.

Я отмахиваюсь от дымного сердечка, разорвав его пополам.

Огромное темное крыло рассекает дым и вновь исчезает, окутанное парами кальяна.

– Это ты меня вынудила. Ты слишком высоко ценишь смертного. А пьедестал чересчур скользкий для такого беспринципного существа, как бедный одинокий я. Не то чтобы я не пытался его стащить. Я заглянул ему в душу в надежде найти там слабости. Но обнаружил, что в определенных обстоятельствах даже они могут оказаться силой.

– Подожди. Что? – спрашиваю я, гневно глядя на дым и желая, чтобы Морфей наконец вышел и посмотрел мне в глаза. – В каком смысле ты заглянул ему в душу?

– Я проехался на поезде памяти через несколько месяцев после того, как ты покинула Страну Чудес. До того, как вы с Джебедией проделали это вместе в день выпускного. Что теперь скажешь насчет искренности?

Я чувствую, как во мне жарко расцветает гнев.

– Ты подсмотрел его забытые воспоминания? Ты не имел права!

Ветви над головой дрожат, словно моя вспышка их оживила. Дневник нагревается под футболкой и начинает светиться.

– Ой, умоляю тебя, – с издевкой произносит Морфей. – Прибереги праведное негодование для того, кто не знаком с твоими манипуляторскими способностями. Ты проделала то же самое, когда посмотрела воспоминания своей матери. И отца. И Червонной Королевы. Кукольный дневник, зачарованный магией детской любви и способный удерживать отвергнутые воспоминания на безопасном расстоянии… чертовски умно. Если бы я уже не был по уши влюблен в тебя, этот трюк окончательно положил бы меня на лопатки.

Я стискиваю дневник под футболкой.

– Как ты узнал, что внутри – ее забытые воспоминания?