Принцесса ада

Ради присяжных, проведших в малоприспособленном для жилья месте два бесплодных дня, все основные участники процесса сочли целесообразным провести слушания и в субботу¹. С утра обвинение опять вернулось к перекрестному допросу доктора Грэя, а затем на свидетельском месте вновь оказался коронер Мак. Он показал, что, кроме четырех расчлененных трупов, в подвале нашли еще «десять разложившихся тел». Только после этого прокурор привел к присяге следующего свидетеля – доктора Иоганна Уильяма Мейера.

Этот уроженец немецкого города Бюра, говоривший по-английски с заметным акцентом, в семнадцать лет иммигрировал в США. Трудовую деятельность юноша начал продавцом бакалейного магазина «Вайл энд Фокс» в Ла-Порте, а позже поступил в Медицинский колледж Раш при Чикагском университете. В 1876 году, получив диплом и пройдя стажировку в госпитале округа Кук, молодой человек вернулся в Ла-Порт, где с тех пор, не считая года учебы в Гейдельберге и Вене, больше четверти века лечил местных жителей. Специализируясь на глазных и ушных болезнях, он, в дополнение к успешной частной практике, преподавал анатомию и патологию органов зрения будущим оптикам в школе часовщиков, а также занимал должность врача в местном отделении железной дороги².

Через несколько лет после суда над Лэмфером, несмотря на репутацию уважаемого жителя Ла-Порта, у Мейера возникнут сложности с законом. Доктора обвинят в убийстве Флоренс Грининг – жены местного фермера. Смерть якобы наступила в результате операции по прерыванию беременности. В феврале 1913 года, во время десятидневного суда над врачом, муж покойной, заключив сделку со следствием, выступит главным свидетелем обвинения. Однако после пятнадцатичасового обсуждения коллегии присяжных Мейер будет оправдан³.

Мейер проводил вскрытие четырехлетнего Филиппа Ганнесса, и сухие слова медэксперта о состоянии тела маленького ребенка были так ужасны, что заставили слушателей содрогнуться.

– Тело сильно обгорело, – сказал Мейер. – Ноги ниже колен сгорели. Там, где прогорела лобная часть черепа, обнажился мозг. На обгоревшей спине был виден спинной мозг.

– Насколько обгорели конечности? – спросил Сазерленд.

– Почти до колен.

– Руки тоже обгорели?

– Одна рука отсутствовала. В сердце, сдавленном спазмом, не было следов крови. Все внутренние органы, видимо, подверглись воздействию высокой температуры и поэтому хорошо сохранились. Легкие сохранились частично.

Чтобы дать присяжным полностью представить эту ужасную картину, Сазерленд сделал паузу. Конечно же, человек, сотворивший подобное с четырехлетним ребенком, не заслуживает никакого снисхождения. Правда, к огорчению обвинения, его свидетель зародил у слушателей сомнение, что к убийству Филиппа причастен Лэмфер.

– Можете ли вы назвать причину смерти мальчика? – спросил помощник прокурора.

– Нет, – ответил Мейер.

– А что вы думаете об этом как врач?

– Спазм сердца мог быть вызван каким-нибудь ядовитым веществом. Содержимое желудка свидетельствует, что, скорее всего, спазм наступил в результате действия стрихнина.

Любое упоминание о том, что Белль и ее дети погибли не от огня, подрывали выдвинутые против Лэмфера обвинения. Как писал один корреспондент, «показания патологоанатома сыграли на руку стороне защиты»⁴.

Сазерленда ответы Мейера явно застигли врасплох, и помощник прокурора поспешил свернуть допрос. Наступил черед адвоката. На его вопрос, заметил ли врач на теле ребенка обесцвечивание, вызванное разрушением кровеносных сосудов, то есть экхимотические пятна – признак смерти от удушья, Мейер ответил отрицательно. Он подтвердил также, что на лбу ребенка была дыра и «он оказался в объятиях женщины еще до пожара»⁵.

Гораздо более сложным свидетелем, чем дантист миссис Ганнесс, оказался для Уордена доктор Айра Нортон. Сорокалетний Нортон окончил Медицинский колледж Раш что и Мейер. Чтобы оплатить свое образование, Айра совмещал учебу с работой железнодорожного инженера⁶ и за несколько лет до процесса, запатентовав новые стоматологические щипцы, оснащенные ланцетом, получил широкое признание в профессиональной среде⁷.

Демонстрируя важность этого свидетеля, его допрашивал не Сазерленд, а сам прокурор Смит. Дантист начал с подробного описания работы, выполненной для Ганнесс:

– Я удалил три нижних зуба пациентки, а на клыки надел золотые коронки, соединив их в мост с искусственными зубами. Это была не совсем обычная конструкция. Она держалась на золотом припое высокой пробы. Кроме того, просверлив один фальшивый зуб, я укрепил его платиновыми заклепками.

– Скажите, доктор, не этот ли протез принес вам шериф Смутцер? – спросил прокурор.

– Этот, сэр.

– Когда это случилось?

– Девятнадцатого мая одна тысяча девятьсот восьмого года.

– Перед вами искусственные зубы. Вы узнаете протез, который принес вам тогда шериф?

– Да, сэр.

– До того дня вы этот протез уже видели, не так ли?

– Да.

– Где?

– Это моя работа, сэр.

– Для кого вы его сделали?

– Для миссис Ганнесс.