Принцесса без башни

Алка Трошкина-Кузнецова скрипнула зубами и добавила к крапивному венику большой колючий чертополох – он очень удачно вырос на углу забора.

Выдрав вредное для посевов растение, способное, однако, украсить не только пейзаж, но и батальную сцену, Алка открыла себе вид на ту сторону забора, в которой имелись ворота, в данный момент открытые. И вот что интересно: у створки, обращенной к Алке, кто-то стоял!

– А это еще кто? – за неимением другого собеседника шепотом спросила Алка у своего крапивно-репейникового веника.

Кто, кто… Конь в пальто, мужчина, женщина – понять было невозможно. Очертания фигуры скрывал длинный плащ с поднятым воротником. Впрочем, высокий рост и широкие плечи с большой долей вероятности выдавали представителя сильной половины рода человеческого.

– Надеюсь, это ревнивый муж гадины! – нашептала колючему венику ревнивая жена гада, обрадовавшись неожиданному подкреплению.

Все-таки Аллочка Трошкина-Кузнецова была маленькой хрупкой женщиной, физически неспособной прибить одним веником сразу двоих.

Пока гад и гадина шушукались и возились за забором, Алка направилась к потенциальному соратнику, но сделала всего пару шагов и остановилась как вкопанная.

Фигура у ворот изящным жестом вскинула руку, явно готовясь нанести удар из-под прикрытия створки. Алмазы в небе брызнули ярким светом, и в занесенной для умелого удара руке ярко блеснула полоска стали.

– У него нож! – ужаснулась Алка, разом отбросив и намерение покарать неверного мужа, и собственно орудие наказания – свой кусачий веник.

Одна мысль о том, что Зяма – гад, но любимый – может погибнуть, сраженный кинжальным ударом, вернула ревнивице былую лояльность к супругу.

– Зяма, осторожно! – крикнула она.

И в страхе, что любимый гад неожданное предупреждение не поймет и замрет, застынет в смертельно опасном бездействии, завопила:

– Защищайся!

Отреагировал ли как-то Зяма за забором, она не увидела, а вот фигура у ворот большим прыжком переместилась к ней, к Алке. Нож – большущий, серебряный – молнией распорол бархатную тьму и рыбкой нырнул вниз, хищно целясь в зажмурившуюся от страха Алку…

Мы уже подходили к воротам, когда из-за забора донесся женский вопль:

– Зяма, осторожно!

И тут же:

– Защищайся!

– Не понял? – Братец замер, огляделся и прислушался.

Крик боли, шум падения, треск ломаемого сухостоя!

– Алка? Алка! – до Зямы дошло, кто орал, он отмер и помчался вперед.

Следом за ворота выскочила я и чуть не упала, споткнувшись о тело в траве. Не бездыханное, вовсе нет, очень даже активно шевелящееся… О, даже два тела! Это я поняла, когда Зяма бешено рявкнул:

– Фу! Фу, я сказал, сидеть! – И помеха под моими ногами развалилась надвое, а по сухой траве прочь, в ночь покатилось-побрело, шатась и падая, что-то темное, крупное…

Кто-то, а не что-то, конечно! Неодушевленные предметы не матерятся и не стонут.

И не гавкают, воздвигаясь в помятом сухостое ушастой пирамидкой!

Я сглотнула, возвращая себе дар речи, и тут все мы заговорили разом:

– Барклай?!

– Гау!

– Алка?!

– Госссссподи!

Снова пауза – только воет и шуршит, удаляясь от нас, кто-то непоименованный.

И снова все вместе:

– Что ты здесь делаешь? – Это Зяма – Алке.

– Нет, это ты что здесь делаешь? – это Алка – Зяме.

– Что делается-то, а? – это я – безадресно.

– Гау!

Пауза. Зяма обиженно таращится на Алку, Алка – гневно, мокрыми глазами – на Зяму, Барклай – радостно, преданно, с выражением «Я молодец? Хвали, гладь, дай вкусняшку!» – на меня, я – обалдело – на всех поочередно, в последнюю очередь – на самоудалившегося неизвестного, точнее, в поглотившую его летнюю ночь.

Первой с эмоциями справилась, как ни странно, Трошкина.

– Ладно, – сказала она, нервным щипком убрав с лица мешающий локон. – Вы ничего не хотите мне рассказать, а?

– Мы не хотим, – честно призналась я, пока братец дул щеки, думая над с ответом. – Но, похоже, придется. Зяма тебе все расскажет, только, чур, не думай, что твое участие увеличит его долю! Жена и ребенок уже были учтены при дележе!

– Не волнуйся, у нас семьдесят пять процентов, а у Дюхи всего двадцать пять, – поспешил доложить супруге братец.

– О? – Трошкина потерла подбородок и пытливо посмотрела во тьму. – А этот тип был не согласен с раскладом?

– Вообще не знаю, о ком ты говоришь, – сказал Зяма и тоже посмотрел во тьму. – Я его даже разглядеть не успел. Вообще не понял, что происходит!

– Этот тип прятался за воротами, подстерегая вас с ножом. – Алка вздрогнула. – А когда я закричала, он бросился на меня, но тут каким-то чудом рядом возник Барклай…

– Думаю, это чудо зовется Аделью – это пуделиха дяди Толи из третьего дома, – предположила я. – Мы с Зямой не заперли калитку, и Барклай воспользовался возможностью сгонять на свиданку, но услушал твой вопль и добросовестно выполнил команду, хороший пес, завтра куплю тебе говяжий стейк, – скороговоркой договорила я и потрепала замшевые собачьи уши.

– Какую команду? Я ничего ему не командовала, – озадачилась Алка.

– Ну как же, ты закричала «Защищайся!», а это приказ к нападению на того, кто угрожает хозяину.