Повседневная одежда хичинов, и мужская и женская, была простой и удобной. Она защищала от злого солнца и жалящего, как тысячи иголок, мелкого песка, ночного холода и нескромных взглядов. А больше от нее ничего и не требовалось. Шекер к ней привыкла.
Сейчас ее облачили в шелковую нижнюю рубашку. Она была тонкой, почти невесомой. Девушка вздохнула от удовольствия и подумала, что все приятности в этой жизни лишь вестники бед, а, значит, расслабляться рано.
Вторым предметом оказались алые, как кровь из жилы жизни, ширвали, собранные в плотные складки и стянутые на бедрах. А дальше была тяжелая, душная абайя - черная, как безлунная ночь над Хаммганом и расшитая серебром и жемчугом так плотно, что весила, наверное, несколько таров. Чтобы просто согнуть руку в таком платье, пришлось бы приложить усилия.
На плечи словно легла невидимая гора. Шекер тихонько вздохнула и немедленно получила укоризненный взгляд от старой рабыни.
Эта могла "царицу" и по щекам нахлестать! Мерзавка служила Заре... И все, больше можно не говорить ничего.
Хитрая старуха в простой алобее, тихонько курившая свой кальян в личном садике на женской половине дворца - вот кто был настоящей царицей. А Шекер - просто кукла. Которую дергают за невидимые ниточки и могут в любой момент приказать зашить в мешок.
Кукла, которая... пока не сыграла свою партию. У которой на доске так мало - и так много. Да благословят Высокие Небеса Священного кесара, который дал ей право одного хода... Без него Шекер была бы обречена стать такой же, как Зара, а это - страшно.
Сейчас старуха была довольна, как курица, у которой из яйца вылупился павлин. Но курица - она и есть курица. И предназначение ее определено раз и навсегда. Она закончит свои дни в лапше.
Рабыни набросили на Шекер узорное покрывало, верхний конец затянули сзади на голову и закрепили при помощи хитрого посеребренного шнурка на лбу, а оставшуюся ткань скололи спереди тяжелой, крупной застежкой, украшенной драгоценными камнями, так, чтобы ткань красиво спадала на спину и бока, почти полностью укрывая фигуру.
- Красавица, - удовлетворенно заметила рабыня, оглядывая Шекер как произведение искусства, вдобавок - своего собственного, - Даже жаль тебя... немного. Недолго тебе осталось. Пока не родишь, дольше госпожа Зара тебя терпеть не будет.
"Думаешь, ты намного меня переживешь? - Удивилась про себя Шекер, - наивная ты, однако!"
Но вслух ничего не сказала. Ее роль не предусматривала слов, а молчание ничуть не тяготило. Она и дома привыкла, в основном, помалкивать. И это привело ее на трон Шариера. Кто знает, может быть удасться отсюда шагнуть еще выше? Туда, где в безоблачном лазоревом просторе парят над шпилями крупные, хищные клинохвосты.
Человек - тоже ведь хищник. А кто с этим не согласен, тот - добыча.
За тонкой стеной послышались тяжелые шаги охранников в легком доспехе. Вроде бы для почета и безопасности молодой царицы. На самом деле - Шекер знала это точно, Зара и не подумала скрывать от нее такую несущественную малость - у этих аскеров был приказ убить Шекер, если она заартачится или попытается бежать.
Двери распахнули на обе створки и зычный голос объявил:
- Дорогу царице Шариера, будущей матери Священного кесара, дорогу надежде кесарии...
...Интересно, что бы запели они все, узнав, что никакого ребенка нет, а менталист почему-то не может раскусить вранье царицы? Удивились бы, наверное. Кое-кто - смертельно, в этом Шекер не сомневалась.
Что ж. Нужно идти. Она будет танцевать над оскаленными саблями столько, сколько нужно. Сил у нее еще много.
Нефритовый зал самым большим не был, но Шекер провели именно туда. По приказу Зары, не иначе. Оскорбительный, по сути своей, намек: "Знай свое место, наложница..." Шекер разглядела, и... улыбнулась. Благо, улыбки этой никто не видел.
Если уж берешься кого-то обижать и унижать, так хорошенько подумай. Вдруг ненароком похвалишь и ободришь?
Шекер неспешно прошла меж фигурных колонн, по шелковому ковру цвета зеленого чая с желтыми цветами. В Хаммгане такие расстилали на удачу, и, вообще, все оттенки зеленого использовали, если хотели призвать благословение богов.
На небольшом возвышении стояло высокое кресло, куда и опустилась Шекер, правду сказать - с трудом. Абайя почти не гнулась.
По левую руку от нее расположились семнадцать благообразных сановников с гладкими, немного "бабьими", но, несомненно, благородными лицами. Квирин евнухов, негласное правительство кесарии. Кое-кого из них она даже видела во время чаепитий с Зарой, правда, говорить с ними не довелось. Зара не любила, когда ее молоденькая "подружка" открывала рот, больше говорила сама.
По правую руку лица были сплошь незнакомыми, да и откуда. "Лучшие люди", главы самых знатных родов, числом четырнадцать. Бороды топорщатся, хафаны расшиты золотом, глаза хищные, как у клинохвостов. Все правильно, эти - точно своего не упустят.
Ну и жрецы, куда же без них. Ни на свадьбу, ни на казнь.