Принцесса Элли

— Ты хочешь чем-то поделиться с классом, Ло?

— Нет.

— Возьми его… — поет Элли, словно умоляя о помощи.

Твою мать, мысль о том, как она сладко умоляет, лежа на спине и глядя на меня своими большими голубыми глазами, доводит меня до края. Я почти делаю шаг к сцене — я хочу схватить ее, перекинуть через плечо и унести ее милую задницу оттуда, как пещерный человек. Как будто она принадлежит мне.

Вместо этого я поворачиваюсь к сцене спиной, разглядывая блестящие бутылки за стойкой бара. Я никогда не был большим любителем выпить, но сейчас мне не помешало бы опрокинуть дюжину рюмок.

— Я пойду. Проверю, как дела во дворце, а потом уеду пораньше, — говорю я Томми.

И я даже не чувствую себя виноватым. Потому что инстинкт самосохранения бьет трусость по яйцам.

Томми кивает, медленно и понимающе.

— Давай. Я буду с Элли до конца вечера. Беги, Форрест, беги.

Я показываю ему средний палец.

Я выхожу за дверь, и голос Элли преследует меня.

* * *

Я оставляю машину Томми у паба и возвращаюсь во дворец. Чтобы отвлечься от мыслей об Элли, я проверяю ход расследования дела о преследователе леди Оливии и принца Николаса. Мы все еще не поймали этого ублюдка. Как будто он призрак, роняющий свои мерзкие заметки то тут, то там, а затем растворяющийся в воздухе. И дело только обостряется. Последнее письмо пришло с фотографиями. Снимки Оливии в дворцовом саду, на пикнике с ее другом Саймоном, его женой, леди Фрэнсис, и их трехлетним сыном Джеком.

Фотографии были сделаны не с помощью широкоугольного объектива, а это значит, ублюдок был на территории дворца. Вот почему он послал их: он хотел, чтобы мы знали, что он проскользнул внутрь. Что он близко. Мы усилили охрану по периметру, но это все еще гложет меня. Зудящее беспокойство. Как сказал Уинстон, одержимые психи приходят с расширением территории. Обычное дело для таких известных и могущественных людей, как королевская семья, — на каждую тысячу подданных, которые их обожают, найдется один, кто хочет увидеть, как их сожгут на костре.

Но этот неприятно настойчив. И смелый. У меня плохое предчувствие, и я делаю пометку, чтобы завтра обсудить все с Уинстоном.

Примерно во время ужина я уезжаю из дворца, но домой не возвращаюсь. Я не могу — там слишком много соблазнов. Священники всегда говорили, что мастурбация чревата слепотой, а мне нравится быть зрячим.

Вместо этого я иду в паб «Кэти». Меня приветствуют, когда я вхожу, я ослабляю галстук, беру пинту пива в баре и направляюсь в заднюю комнату, чтобы поиграть в бильярд. В комнате нет окон и темно. Отличное место, чтобы блокировать все снаружи, чтобы скоротать время — так быстро, что не осознаешь, что оно проходит. Место, где можно забыть… и спрятаться.

Я играю несколько раундов с завсегдатаями. Затем гоняю шары сам, сосредоточившись на простом акте вбивания бильярдного шара в лузу. Это расслабляет, уравновешивает — что-то вроде моего варианта йоги. Немного позже, после того как я кладу восьмой шар в угловую лузу, я выпрямляюсь и потягиваю шею. Я возвращаюсь в бар еще за одной пинтой.

Но, когда я выхожу в соседнюю комнату, я вижу других посетителей и Кэтлин, держащую свою дочь на руках, собравшихся вокруг бара. Молчаливые и серьезные, все они сосредоточены на маленьком экране, висящем на стене в углу.

Кий в моей руке с грохотом падает на пол.

Мгновение я не могу пошевелиться, не могу думать — даже, мать твою, не могу дышать.

Из-за изображения на этом экране.

Изображение черного дыма, валящего из окон «Похотливого козла». Яркое пламя, лижущее ветер и взбирающееся по стенам. Охватывающее здание, пожирающее, стирающее его с лица земли. Как будто паба там вообще никогда не было.

— Бедный Макалистер, — шепчет кто-то. — Надеюсь, с ним все в порядке.

Моя душа будто превращается в пыль, словно я статуя из песка, рассыпающаяся на ветру. Потому что я знаю — чувствую каждой клеткой, — Элли там, внутри.

В мгновение ока я вылетаю за дверь. Бегу — мышцы на пределе, они горят, — я бегу быстрее, чем когда-либо в своей жизни. Как будто я спасаю свою жизнь… потому что так и есть.

Я размахиваю руками и заворачиваю за угол, мои ботинки шлепают по тротуару. Но мне кажется, что я двигаюсь сквозь плотную пелену. Сквозь желатин. Как в том кошмаре, который бывает у всех — я толкаюсь, наклоняюсь, напрягаюсь и тянусь, но не могу двигаться достаточно быстро.

Шевелись, быстрее, мать твою, быстрее!

Ее лицо вспыхивает у меня в голове. Она улыбается. Смеется. Ее танцующие глаза и порхающая походка.

Я обещал ей. Я поклялся, что буду оберегать ее. Буду ее стражем, ее стеной, чтобы она могла быть свободна. И я, черт возьми, не подведу ее.

Я чувствую запах дыма. Если я посмотрю вверх, то увижу серый туман и пепел в воздухе, но я не буду смотреть. Мой взгляд прикован к земле, одна нога перед другой. Я все ближе.

К ней.

Я иду. Я почти на месте.

Нет времени для печали или взаимных обвинений. Еще нет.