Принцесса Иляна

— Маргит, неужели ты тоже будешь возражать? — испугалась Илона. — Прошу тебя, не надо. Не порть ничего. Мне и так нелегко это далось. У меня не осталось сил спорить ни с тобой, ни с отцом. Прошу тебя, позволь случиться тому, что должно случиться. И убеди отца...

— В чём «убеди»? — послышался в дверях громовой голос.

На пороге комнаты стоял Ошват Силадьи, весьма встревоженный:

— Илона, мне передали записку от тебя. Ты просила прийти, и вот я пришёл. Что случилось?

Илона не выдержала — заплакала навзрыд, закрыв лицо руками:

— Ах, только не спорьте, не спорьте со мной! Прошу вас обоих. Иначе мы потеряем то, чего я для вас добилась.

— О чём ты говоришь, дочка? — нахмурился Ошват Силадьи. Он вошёл в комнату и, плечом отодвинув Маргит, сам встал напротив младшей дочери, попытаться заглянуть в глаза.

Илона на несколько мгновений отняла руки от лица и прежде, чем снова зарыдать заставила себя произнести:

— Отец, вы давно говорили, что я должна снова выйти замуж. И вот я выхожу замуж. Матьяш нашёл мне жениха и обещал быть благодарным всей нашей семье, если я соглашусь на брак.

* * *

Проводив отца и сестру, по-прежнему ошарашенных новостью, Илона вернулась к портрету Дракулы, который только что им показывала. Она хотела набросить на картину сукно, но о чём-то задумалась, поэтому так и осталась стоять перед незакрытым изображением.

Человек, назначенный Илоне в мужья, по-прежнему смотрел куда-то мимо своей невесты, а она, стоя перед его портретом, начала вглядываться в желтоватое лицо и гадала, о чём он думал в то время, когда позировал художнику. О чём может думать Дракула?

Лицо по сравнению с сочно-красным цветом бархатных одежд казалось бледноватым, как у больного, а ускользавший взгляд больших карих глаз всё никак не удавалось поймать. «Как странно», — сказала себе Илона и вдруг вздрогнула. Она опять вспомнила о Вацлаве, но теперь думала о тех днях, которые хотела бы забыть.

Это были дни, когда Вацлав тяжело болел и мучительно умирал, лёжа в своей спальне, устроенной на верхнем этаже дома Понграцев в городке Сентмиклош.

Наверное, молодой супружеской паре полагалось бы жить отдельно от старших, но родители Вацлава, стремясь беречь своего сына, не торопились выделять ему отдельное жильё, а в итоге беда нашла его и в родных стенах.

— Ах, мой сын, мой бедный сын, — повторяла мать Вацлава, сидя в гостиной, но поднималась в его комнату очень редко, потому что недоставало душевных сил смотреть, как тот меняется из-за болезни. А вот Илона даже не спрашивала себя, сможет ли. Она просто понимала, что Вацлав не должен быть один, и проводила с ним день за днём, наблюдая медленное угасание.

Никто так и не сумел объяснить ей, что это за болезнь, поскольку развивалось всё очень медленно и постепенно. «Смертельная болезнь обычно так не медлит», — уверяли её.

Муж поначалу ни на что не жаловался, но за несколько месяцев заметно исхудал, а лекари лишь разводили руками. Язв на теле, кашля или чего-нибудь ещё не было. Лишь потеря аппетита. Подозревали отравление, но промывание желудка не помогало.

Родители Вацлава всё же устроили допрос и проверку слугам, но челядь с готовностью ела пищу, приготовленную для «молодого господина», и ничего, а Вацлав всё чаще и чаще отказывался от еды. Затем начал жаловаться на боли в животе, которые иногда становились нестерпимыми.

Врачи говорили: «Это происходит из-за голодания», — однако приём пищи даже через силу не приводил к улучшению. Вацлав сильно ослабел из-за частых приступов рвоты, затем слёг, и вот его уже приходилось кормить с ложки, да и то уговаривать, как маленького.

Пищу, которую относили ему, Илона сама пробовала каждый раз, пытаясь уловить в ней горечь — первый признак яда — но ничего не чувствовала. А больному становилось всё хуже, его рвало кровью. Он всё больше превращался в скелет, обтянутый кожей, а живот всё больше надувался.

Родители Вацлава стали думать, что это колдовство, сделанное по чьему-то приказу. Мало ли завистников! Вот почему в один из дней в доме появилась знающая старуха, но и она не смогла помочь — лишь дала снадобья, которые позволяли лучше унимать боль.

Илона, проводила возле мужа всё время и как раз в те дни начала замечать его особенный взгляд — взгляд куда-то мимо, в пустоту или в прошлое. В будущее так не смотрят, потому что это взгляд без чаяний и надежд, это взгляд человека обречённого.

Она старалась сделать всё, чтобы муж оставил свою пугающую привычку. Например, приводила в комнату его любимую борзую или начинала рассказывать очередную придворную сплетню, которыми полнились письма старшей сестры. Вацлаву никогда не нравилась придворная жизнь, поэтому он с удовольствием слушал, как в столице всё глупо и нелепо, но стоило окончиться рассказу, и вот через минуту снова этот взгляд.

«Вот то же самое, — вдруг подумала Илона, глядя на портрет Дракулы. — Он не просто сидит в башне. Он умирает там, медленно умирает. Он сидит и думает, что уже никогда не покинет этих стен».