Принцесса Монако

— Хочу ли я продолжить кинокарьеру? Я буду слишком занята семьей и воспитанием детей.

Когда необычная пара вернулась в Монако, Надя Лакост поняла: публике нравится редкое сочетание их природного обаяния и сказки о «красавце-принце, женившемся на красивой актрисе».

Трехмесячный испытательный срок Лакост в качестве пресс-атташе превратился в дело всей ее жизни.

— Разница между ним и ею, — поясняла она, — по крайней мере вначале, состояла в том, что ему ничего не нужно было доказывать. Он родился князем. Ренье знал, кто он такой. А вот Грейс считала, что еще должна доказать, что та, у кого берут интервью, не актриса Грейс Келли, а княгиня Грейс.

По словам Нади Лакост, Грейс отдавала себе отчет в том, что за ней следит зоркое око газетчиков, и все время боялась оступиться.

— Она переживала, что может совершить какую-нибудь оплошность. Ей не хотелось ставить в неловкое положение мужа или каким-то образом бросить тень на Монако. Для нее как для бывшей актрисы роль княгини все еще была внове. Будь все легко и просто, думаю, она бы с блеском сыграла эту роль в кино. Трудность заключалась в том, что теперь нужно было играть не в кино, а в жизни. Она была княгиней Монако, и сразу найти свой стиль было не так-то просто.

По словам Лакост, узнав князя достаточно хорошо, она стала тщательно фильтровать журналистов и не допускала к нему тех, с кем, по ее мнению, Ренье чувствовал бы себя неловко. Вскоре оказалось, что, испытывая неподдельный интерес ко всему, происходящему в мире, князь сам начал задавать вопросы репортерам. Журналисты после интервью сообщали Лакост:

— Я рассказал ему больше, чем он мне.

Что касается Грейс, то она даже с помощью Нади Лакост не сразу научилась находить общий язык с прессой.

— Я до сих пор помню ее первое большое интервью с одним французским журналистом в Монако. Она в буквальном смысле слова сидела на краешке стула, сжав пальцы, с комком в горле. Она напряженно улыбалась, а ее ответы были совершенно неестественными, почти отрепетированными. Это интервью стало для нее пыткой. Тогда я решила: больше никаких интервью, никаких встреч с журналистами, по крайней мере, в ближайшие полгода, пока она не освоится во дворце и не почувствует себя более уверенно.

Даже годы спустя, когда Грейс уже хорошо говорила по-французски, она все еще вела себя скованно во время радио— или телевизионных интервью.

Лакост вспоминала:

— Однажды, лет через пятнадцать, я пыталась объяснить ей, что лучше всего, если она сама расскажет о том, чем она занимается в Монако, вроде участия в Выставке цветов или работы в Фонде княгини Грейс. Я уверяла ее, что людям будет просто неинтересно, если об этом стану говорить я. В конце концов она согласилась рассказать о балетном фестивале.

Лакост осторожно уговорила Грейс дать интервью одному симпатичному радиожурналисту, который разбирался в вопросах искусства. Но не прошло и пятнадцати минут, как Грейс так разволновалась, что Надя Лакост была вынуждена остановить интервью и попросила журналиста на время оставить их наедине и подождать за дверью.

— Как только он вышел, Грейс разрыдалась. Слезы текли по ее щекам. Она призналась, что ей тяжело вести разговор на французском языке. Раньше она выступала на радио с небольшими комментариями по-французски. Но когда ей пришлось участвовать в серьезной, продолжительной беседе, Грейс почувствовала, что ее французского не хватает: все-таки это не ее родной язык. Она постоянно повторяла, обращаясь ко мне: «Это ужасно». Я пообещала ей: «Хорошо, больше никаких интервью на французском». Я сдержала свое обещание. Это было ее первое, и последнее, большое радиоинтервью на французском языке.

15 Нескончаемая шумиха

Работая над имиджем Грейс и Ренье, Надя Лакост обнаружила, что каждая новая история из их жизни привлекала к ним толпы людей, где бы они ни появлялись. Эти толпы, в свою очередь, подбрасывали новые темы для газет и журналов.

Однажды, когда они остановились в Лондоне в отеле Connaught, британская газета написала: «Огромные деньги предлагали прошлым вечером хозяевам домов и квартир, расположенных рядом с Connaught, где остановилась княжеская чета. Огромное число соглядатаев — иначе не скажешь — желали увидеть Ренье и Грейс хотя бы издали. Они беззастенчиво признавались в том, что заранее вооружились полевыми биноклями и подзорными трубами.

— Я был потрясен, — заявил хозяин дома на Маунт-стрит. — Мне позвонил представитель агентства по продаже недвижимости и предложил крупную сумму, если я сдам на время дом или хотя бы одну из комнат, выходящую окнами на отель. С тех пор как там ночевала миссис Симпсон[3], таких денег за возможность тайно подглядывать еще никто не предлагал.

Спустя несколько лет Грейс и Ренье побывали в Дублине.

Одна газета сообщала, что на O’Коннел-стрит собралась толпа в 5000 человек, пожелавших увидеть князя и княгиню Монако, другая называла цифру в 20 000 человек. Сколько бы их там ни было, они дружно бросились на проезжую часть в надежде поближе рассмотреть сидевших в машине Ренье и Грейс, когда те подъезжали к отелю.