Принцесса науки(Софья Ковалевская)

— Глубокое горе, которое я стараюсь всячески подавить и сдержать в себе, вечно прорывается наружу в виде мелочной раздражительности, — говорила Ковалевская. — Вообще, в жизни существует стремление разменивать все на мелочи и не допускать, чтобы в глубине души хранилось какое-либо великое нераздельное чувство…

Постепенно Софья Васильевна ограничила свою жизнь работой и подготовкой к приезду дочери. А готовиться пришлось серьезно. В первую очередь ей надо было как следует наладить свой весьма неприхотливый быт.

«В прошлом году я нанимала, как ты знаешь, квартирку в две комнатки с мебелью и кухаркой. Для меня это было и дешево и отлично, — писала Софья Васильевна Лермонтовой. — В нынешнем же году, ожидая вас, я взяла квартиру в шесть комнат, обзавелась собственной мебелью и держу двух людей — froken (барышню) и кухарку.

Вначале все у меня не клеилось, а я, не желая перед вами ударить в грязь лицом, просто с каким-то азартом принялась за устройство своего домашнего быта. И вот теперь все у меня приходит малу-помалу в необычайнейший порядок. Я отыскала дешевого и хорошего столяра, который за 15 рублей привел твою злополучную мебель в такое цветущее состояние, что теперь даже и враг не осмелится назвать ее старым хламом… Для моего рабочего кабинета, в котором я провожу целый день, я здесь заказала себе мебель и, по общему решению, выбрала ее очень своеобразно, но с удивительным вкусом. По случаю приобрела тоже ковер во всю комнату под цвет мебели. Кроме того, комната украшается большим письменным столом, полками книг и большой финиковою пальмою, подарком астронома Гюльдена. Во всех комнатах есть теперь шторы и занавески».

Маленькая Фуфа внесла большие перемены в жизнь матери. Софья Васильевна очень боялась, что девочка может почувствовать себя одинокой и забытой, и старалась проводить с ней как можно больше времени. Она часто по утрам заходила к дочери, когда та еще спала, и ласково будила ее. Фуфа капризничала и не хотела вставать. Не один раз, смотря на дочку, не торопящуюся покинуть теплую постель, Софья Васильевна уносилась мыслями в свое детство.

…Последний, седьмой, удар часов. Для Сони начинается новый трудовой день. Еще не затих бой, а хрупкая пелена сна уже разорвана. С замиранием сердца девочка ждет, когда войдет горничная. Со стуком отворяется дверь, и Дуняша начинает возиться у печки. Соня слышит, как потрескивают сухие поленья, как гудит пламя, разгораясь все больше и больше. Скоро наступит самый неприятный момент — Дуняша подойдет к кровати, сдернет одеяло, и холодный воздух, как терка, заскребет по коже.

Пора вставать.

Комната освещена дрожащим светом свечи, а за окном еще только начинает светлеть небо — первые лучи холодного зимнего солнца робко пробираются через замерзшие, в ледяных узорах стекла.

— Не медли, Соня. Если не будешь готова через четверть часа, ты выйдешь к завтраку с билетиком «лентяйка» на спине, — негромко, но веско говорит гувернантка Маргарита Францевна.

Эти слова производят магическое действие. В семье Корвин-Круковских телесные наказания были запрещены. Поэтому гувернантка заменила их «моральной казнью»: к спине девочки она прикалывала бумажку, на которой четко обозначалась ее провинность. В таком виде приходилось являться в столовую и выдерживать насмешливые взгляды присутствующих. Разумеется, тут кусок не шел в горло. Поэтому, едва услышав о билетике, Соня кубарем скатывается с кровати. Горничная уже ждет ее с кувшином холодной воды в одной руке и мохнатым полотенцем в другой. Это английский обычай, и как непохож он на старания доброй нянюшки сберечь господское дитя от малейшего дуновения свежего ветерка; она даже никогда не открывала в детской форточку, чтобы, не дай бог, дети не простудились. И умывала няня детей своеобразно: вытрет мокрым полотенцем лицо и руки, и на этом весь туалет кончается. Нет, у Маргариты Францевны все иначе. Кувшин наклоняется, и струя ледяной воды окатывает с головы до ног.

Утренний туалет закончен…

Отсутствие ласки и внимания в детстве сама Ковалевская ощущала очень остро, и поэтому Фуфа стала центром в их маленькой семье.

Свое послеобеденное время Софья Васильевна посвящала дочери: читала ей, разговаривала на разные темы, старалась узнать вкусы и наклонности девочки. Ковалевской было интересно, есть ли у Фуфы способности к математике, и она несколько раз, между делом, показывала дочери листки, исписанные формулами и расчетами. Фуфа не обратила на них никакого внимания, даже не спросила, что это такое.

«Ей неинтересно, — подумала Софья Васильевна. — Моя любимая комната ей была бы ни к чему». Свою любимую комнату детства Ковалевская помнила всегда.

В имении Корвин-Круковских в Палибине каждый член семьи имел свои владения и мог, не стесняя других, жить своей самостоятельной жизнью, встречаясь с остальными только за обедом да за чаем.

Но у каждого живущего в доме была «своя» любимая комната. Для Сони это была комната без обоев, однажды поразившая ее воображение.