Принцесса-невеста

Но с асом шутки плохи, и постепенно в картине вновь замаячил смертоносный обрыв, однако теперь к своей погибели пятился человек в черном. Он был отважен и силен, не молил о пощаде, невзирая на раны, и в своей черной маске ничуть не выказывал страха.

– Ты блистательно фехтуешь! – крикнул он, когда Иньиго еще быстрее, еще ослепительнее заработал клинком.

– Спасибо. Я этого добился не без труда.

До смерти оставались считаные шаги. Снова и снова Иньиго делал выпад, снова и снова человек в черном умудрялся парировать, но это давалось ему все тяжелее, а силе в запястьях Иньиго не было предела, и каждый выпад его был яростнее, и вскоре человек в черном ослабел.

– Тебе не видно, – сказал он тогда, – потому что я в плаще и маске. Но я улыбаюсь.

– Почему?

– Я тоже не левша, – сказал человек в черном.

И он поменял руки, а битва началась взаправду.

И Иньиго отступил.

– Кто ты? – закричал он.

– Невеликая птица. Такой же ценитель клинка.

– Я должен знать!

– Привыкай к разочарованию.

Они молнией носились по плато, клинков не разглядеть, но ах как дрожала земля, и аххх как содрогались небеса, а Иньиго проигрывал. Хотел было уйти за деревья, но человек в черном не пустил. Хотел отступить к валунам, но и в этом ему было отказано.

А на открытом пространстве, хоть это и невообразимо, человек в черном фехтовал лучше. Ненамного. Но во множестве крошечных деталей он на кроху превосходил Иньиго. На волосок ловчее, на гран сильнее, на капельку быстрее. Совсем немножечко.

Но этого хватало.

В последнем бою они сошлись посреди плато. Ни один не уступал. Металл грохотал все оглушительнее. Последняя вспышка энергии прошила жаром жилы Иньиго, и он применил всё, прибегнул ко всем трюкам, призвал на помощь всякий час всякого дня многих лет опыта. Но его удары парировались. Человеком в черном. Его движения сковывались. Человеком в черном. Ему преграждали путь, его атаки отражали, его избивали.

Побеждали.

И это делал человек в черном.

Последний промельк клинка – и великолепная шестиперстовая шпага вылетела из руки Иньиго. Он беспомощно замер. Потом упал на колени, склонил голову, зажмурился.

– Только быстро, – сказал он.

– Пусть у меня отсохнут руки, прежде чем я убью такого художника, – ответил человек в черном. – Я скорее уничтожу шедевр да Винчи. Однако, – и тут он огрел Иньиго по голове навершием эфеса, – нельзя, чтобы ты меня преследовал. Пойми правильно – я бесконечно тебя уважаю. – Он огрел Иньиго снова, и испанец лишился чувств.

Человек в черном быстро привязал его за руки к дереву и оставил беззащитно грезить.

Затем вложил клинок в ножны, отыскал след сицилийца и помчался в ночь…

– Он побил Иньиго! – сказал турок.

Верить в это неохота, но ясно, что весть печальная: Иньиго Феззику нравился. Только Иньиго не смеялся, когда Феззик просил его поиграть в рифмы.

Горной тропой они спешили к гульденской границе. Тропа была узка, усеяна камнями размером с пушечные ядра, и сицилийцу нелегко было поспевать за великаном. Феззик без труда нес Лютика, по-прежнему связанную по рукам и ногам.

– Повтори, я не расслышал! – крикнул сицилиец, и Феззик подождал, пока горбун его догонит.

– Видишь? – Феззик показал вниз: человек в черном взбегал на горную тропу. – Он победил Иньиго.

– Немыслимо! – взревел сицилиец.

Феззик никогда не решался с ним спорить.

– Я дурак, – кивнул Феззик. – Иньиго не проиграл человеку в черном, Иньиго его победил. И в доказательство надел его одежду, и маску, и плащ, и сапоги и растолстел на восемьдесят фунтов.

Прищурившись, сицилиец поглядел вниз.

– Болван! – рявкнул он на турка. – Столько лет прошло, а ты Иньиго не узнаёшь? Это не Иньиго.

– Дурака учить – что мертвого лечить, – согласился тот. – Если какой вопрос, я отвечу неверно, к гадалке не ходи.

– Наверное, Иньиго поскользнулся или его надули – в общем, побили нечестно. Других мыслимых объяснений я не вижу.

Объяснений пламенений, подумал великан. Но сказать вслух не посмел. Уж точно не сицилийцу. Он бы, может, прошептал это Иньиго в ночи – ну, до того, как Иньиго погиб. Еще он прошептал бы, пожалуй, затруднений наводнений потемнений, но дальше придумать не успел, потому что сицилиец заговорил опять, а значит, надо слушать очень-очень внимательно. Горбун как с цепи срывался, если замечал, что Феззик думает. Горбуну едва ли приходило в голову, что такие, как Феззик, способны мыслить, да горбуну и без разницы – он ни разу не поинтересовался, что у Феззика на уме. Если узнает, что Феззик сочиняет рифмы, только посмеется и выдумает ему новые пытки.

– Развяжи ей ноги, – скомандовал сицилиец.

Феззик поставил принцессу на землю и разорвал бечевку на ногах. А потом растер девушке щиколотки, чтоб она смогла идти.

Сицилиец рывком поволок ее за собой.

– Догоняй, – сказал он Феззику.

– Какие будут указания? – спросил тот, уже почти во власти паники. Он терпеть не мог, когда его бросали вот так одного.

– Прикончи его, прикончи, – в досаде ответил сицилиец. – Сделай дело, раз Иньиго нас подвел.

– Я не умею фехтовать, я даже не знаю как…

– А ты по-своему. – Сицилиец уже еле сдерживался.