Принцесса с дурной репутацией

– Не волнуйся, графиня выжила, красоты почти не потеряла, но ум утратила окончательно, и ее близким пришлось немедленно выдать ее замуж за какого-то невероятно богатого росского барина. Меня пороли три дня, с перерывом на сон и трапезу. Во время порки я не плакала, я наизусть читала отцовские стихи, особенно те, где много говорится о любви, милосердии, жертвенности и прочей слюнявой дряни. Потом я четыре месяца лежала в нервной горячке, не приходя в себя. Отец запретил всем служанкам ухаживать за мной и вызывать лекаря, он ждал, когда я сдохну в собственных испражнениях, без лекарств, без еды, без стакана воды.

Я поняла, что до боли стиснула кулаки, слушая этот рассказ. Ногти впились в кожу ладоней. В груди у меня разрастался огненный шар, вроде того, в котором однажды явился мне мессер Софус.

– Говорили, что я бредила… Меня спасли Фигаро и Сюзанна. Хотя они не любят об этом вспоминать. Ты знаешь, что Фигаро – высокого, хоть и разорившегося рода?

– Нет.

– Как высокородный, он имел право драться с отцом на дуэли. И он бросил в лицо отцу перчатку и назвал его подлецом и бессердечным ублюдком. Нет большего оскорбления, чем назвать чистокровного герцога ублюдком, верно?

– Да, – каменея лицом, выговорила я. Герцог Альбино, клянусь, если б не мое темное происхождение, вы дрались бы и со мной!

– Они сразились. Фигаро был настоящим мастером клинка, через десять минут после начала дуэли он уже приставил к груди отца свой эспадрон и поклялся, что доведет поражающее движение до конца, если герцог откажется пригласить лекарей к больному ребенку. Видимо, папочке была дорога его жизнь – ведь он великий поэт! – и он обещал Фигаро не препятствовать моему лечению. Но Фигаро был настоящим человеком чести, и, чтобы герцог не забыл своих обещаний, он полоснул его эспадроном по щеке. Теперь отец носит этот шрам, как вечное напоминание о своей низости и чужом благородстве. А Сюзанна… Она дежурила у моей постели день и ночь, меняла мне простыни, поила собственноручно приготовленными целебными настойками, обтирала тело отварами трав. Она не доверяла приглашенным отцом лекарям, боялась, что они меня отравят, как бы случайно. Ты же знаешь Сюзанну – противостоять ей невозможно, это скала, а не женщина. Она вернула меня к жизни, и с той поры, я-то вижу, хоть и не подаю виду, она наблюдает за мной, за тем, как ко мне относятся, какую подают пищу. Если бы у меня была возможность обрести мать, ею стала бы Сюзанна… В общем, теперь ты понимаешь, какой полной и интересной жизнью я жила. А сейчас она вообще захватывающая.

– Благодаря тому, что с утра можно швырнуть стилет в компаньонку?

– Да, и быть уверенной, что она его поймает. Но иногда я реву. Когда вижу, как на меня смотрят всякие Юлианы Северянины и Мильчики Кошаковичи…

– Я немедленно сниму с них скальпы, экселенса!

– Я просто хочу, чтобы меня воспринимали всерьез. Чтобы видели, что я умна, коварна и зла, а это очень полезные качества для женщины в Старой Литании. Тем более для женщины-калеки.

– Я тебя понимаю. Еще тошно смотреть, как все носятся с прибытием этого святого теодитора, который только и годен, что наносить визиты и пугать всех до поросячьего визга своим величием.

– Да пропади он пропадом! Урод в вуалетке! Чудище в железном гробу!

– И верно! Этот Высокоблагочестие даже не знает, что такое подпространство, порожденное векторами, зуб даю!

– И линейная зависимость!

– И гомоморфизм векторных пространств!

– Куда ему! Это же не ведьм толпами жечь, это ж головой думать надо!

Мы расхохотались.

– Так, хватит елозить руками у меня по заднице, – отсмеявшись, взбрыкнула Оливия. – Уберись на безопасное расстояние. Я встаю навстречу умывальнику и новому дню.

Я перестала массировать ее спину и сочла своим долгом заметить, что пояснично-крестцовый отдел и задница – вещи разные, как квадратура круга и теория струн. Вымыв руки от масла, я принялась за выбор сегодняшнего наряда для герцогини. Методом обычного перебрехивания и посылания друг друга в векторные пространства, мы договорились на черных лосинах, алой тунике и широком кожаном поясе с металлическими заклепками – он еще хорош был как корсет и давал спине Оливии некоторое облегчение.

– Вы великолепны, экселенса, – подвела я к зеркалу свою госпожу.

Она провела ладонью по отросшей на голове щетине:

– Не пора ли мне побриться?

– Я нахожу теперешнюю длину твоих волос идеальной. Знаешь что?

– А?

– Я тоже побрею башку. Нет ни терпения, ни сил возиться с этими длинными волосами. Какой дурак выдумал, что длинные волосы у женщин – это красиво, круто и сногсшибательно?

– Не дурак, а явный женоненавистник. Но этот вопрос обсудим позже. Умираю от голода. И любопытства – как там все остальное население замка?