Принцесса с дурной репутацией

Мы с огромным наслаждением переоделись. Оливия все-таки нацепила лосины, но зато туника у нее была до самых пят, да еще со шлейфом, так что в целом она производила впечатление очень благочестивой паломницы к какой-нибудь святыне. Да что уж там – главная святыня жужжала на крыше замка!

Я надела простое платье цвета спелой сливы, отороченное кружевами темно-красного цвета. Протерла влажным полотенцем лысину и решила, что выгляжу скромно и со вкусом.

Когда мы вошли в покои герцога, он стоял у окна и смотрел на расстилавшиеся вдали вересковые пустоши.

– Ваша светлость, – сказала я. – Прибыла герцогиня Оливия…

Он повернулся к нам. Лицо словно высечено из мрамора, ни одной эмоции.

– Садитесь, – он указал на кресла, а сам пристроился на углу своего огромного письменного стола.

Повисло неловкое молчание. Герцог рассматривал нас, я, опустив глаза, разглаживала складки платья, а Оливия принципиально смотрела отцу прямо в глаза.

– Оливия, ты выглядишь посвежевшей, у тебя здоровый цвет лица, – начал герцог. – Видимо, это заслуга твоей компаньонки.

– Никоим образом, ваша светлость, – поспешила отмазаться я. – Просто герцогиня ведет активный образ жизни. Например, мы очень бурно готовились к встрече с Его Высокоблагочестием, да что мы, все обитатели замка внесли посильный вклад в подготовку к этому торжеству.

– Для этого вы, Люция, и обрили голову? В порыве благочестия? Или просто за компанию с моей дочерью?

– Ваша светлость, но ведь Исцелитель в своих проповедях нигде не запрещал женщине брить голову. И установки насчет мужской одежды – это уже святая юстиция придумала.

– Жужжат, – вдруг тихо сказал герцог и посмотрел на потолок. – Жужжат.

– Наверное, их все устраивает, мессер отец. Жужжание звучит оптимистично. Вы позволите мне вопрос, мессер отец?

– Спрашивайте, дитя мое.

– Мы уже поняли, что священные гвардейцы – это осы. Ну, или шершни. У них и цвета на плюмажах…

– Верно.

– Послушники – это цикады.

– И сверчки. И, кажется, комары.

– А Его Высокоблагочестие…

– Хрущ. Гигантский жук-хрущ.

– Мессер отец, вы очень бледны. Все ли в порядке с вашим здоровьем?

– Мое здоровье сейчас заботит меня менее всего. Оливия, ты…

– Люция ежедневно делает мне укрепляющий массаж. Я очень хорошо себя чувствую.

– Я рад.

Ну как с трупом разговариваем!

– Все ли в порядке, ваша светлость? – вклинилась я.

Он дернул щекой.

– Все в полном порядке, Люция. Мы разорены.

– Отец?

– Мы разорены, Оливия. Мы нищие. Замок, земли – все это уже не наше.

– А чье?

– Святого престола и святой юстиции.

Герцог достал из ящика стола плоскую бутылку чистейшего яванского рома, вынул пробку и принялся пить прямо из горлышка. Тут-то я и поняла, что конец всего – во всяком случае в Кастелло ди ла Перла – не за горами.

Мы с Оливией переглянулись. Первой заговорила она:

– Как ваша дочь, я имею право знать причину, послужившую разорению рода Монтессори. Вы проиграли поместье в карты? В ма-цзян?

– Да оторвитесь вы от бутылки, ваша светлость! – заорала я. – Ведите себя достойно!

Герцог поставил бутылку на стол и вытер рот кружевным рукавом. Глаза у него были злые и трезвые.

– Милле грацие, дражайшая Люция. Я недаром выбрал вас в компаньонки к моей дочурке. Должен сознаться, что я несколько предвосхитил события. До конца года поместье Монтессори по-прежнему принадлежит мне и Оливии. То же касается и моих вкладов в банке. Однако если в первый день нового года я не предоставлю Святому престолу то, что так опрометчиво поклялся предоставить, – все мы оказываемся на улице.

– Что же такое вы пообещали этому хрущу, что оно столь невыполнимо? У нас есть целых три месяца, у нас есть слуги, у нас есть мы – давайте объединимся и исполним вашу клятву!

– Какой стыд! Какой стыд, – герцог Альбино ломал руки. – Лучше б я и впрямь проигрался в карты или спустил состояние со шлюхами!

– Конечно, – скептически протянула я. – А головой подумать не пробовали? Что вы натворили, ваша светлость?

– Мне стыдно об этом говорить.

– Ничего, нам можно, мы свои.

– Это самая большая ошибка в моей жизни!

– Вы нас уже заинтриговали, ваша светлость, так что мы готовы ко всему.

– Хорошо. Все началось еще на приеме у короля. Осенью его величество традиционно дает бал для всякой шушеры вроде меня – поэтов, писателей, художников, скульпторов, архитекторов…

Шушера, надо же!

– По-галльски это называется «бомонд», – влезла Оливия.

– Ага. Бал для бомонда проходит по одному и тому же распорядку: сначала король благодарит нас за творческий труд во славу Старой Литании; тем творцам, что уже дышат на ладан, раздают памятные медальки и позволяют пожать королю руку; традиционный тост за здравие его величества и процветание Литании; король уходит к себе, и начинается самое веселье. Кто-то танцует в бальной зале, кто-то нажирается дармовыми деликатесами (в основном писатели из глубинки), а кто-то, как и ваш покорный слуга, с умным видом ведет беседы о судьбе культуры в Старой Литании. И вот надо мне было вступить в перепалку с тем юным засранцем!

– Каким?

– Да Юлианом Северяниным, вы ж все его знаете!