Вернувшись, я принял душ. Из спальни все еще доносилось тихое посапывание Соплячки. Мне стало интересно, какой план она приготовила для меня на сегодня. Хэлли всегда рада отомстить в ответ на мои действия. А вчера я заставил ее кончить прямо в те розовые штаны просто от наблюдения.
Я находил борьбу Хэлли забавной. Теперь, когда знал, что за ее прошлым стоит такая дерьмовая семейка, ее неразумное поведение почти обретало смысл.
Принцесса проснулась в десять утра и застала меня на кухне за работой. Хэлли выглядела крайне недовольной. Она была одета – слава богу, – хотя я не мог точно описать, что на ней за одежда. Ткань напоминала старую занавеску, которая пережила кризис среднего возраста и решила превратиться в платье в стиле 50-х.
Рубиновые волосы она собрала в высокий хвост, позволяя прядям рассыпаться по плечам. Мне следовало признать: Хэлли прекрасна в свете дня. Одновременно хрупкая, элегантная и привлекательная.
– Кофе? – спросил я, желая немного приподнять белый флаг. Белую марку, если хотите.
Она покачала головой, садясь за стол прямо напротив меня. Я закрыл экран ноутбука. У меня возникло ощущение, что она не привыкла к тому, чтобы люди уделяли ей все свое внимание, если только она не обнажена.
Хэлли уставилась на меня. Я приподнял брови в стиле «какого черта?». Несомненно, она хотела прояснить ситуацию после вчерашнего.
– Мои родители… – Она облизнула губы.
– Они думали, что я останусь у них, а я ушла не попрощавшись. Они тебе звонили?
– Верно, – спокойно ответил я.
– У меня проблемы?
– Тоже верно.
Выражение ее лица изменилось, наполнившись раздражением.
– Перестань бороться со всем и всеми. Прими ситуацию. Сейчас тебе выпали такие карты. Я. Твои родители. Эта жизнь. Не самый худший вариант.
– Я не вернусь туда сегодня. – Хэлли сложила руки на груди.
– Придется, – бесстрастно ответил я, сделав последний глоток эспрессо и вставая, чтобы помыть чашку. – Они пригласили нас на ужин.
– Я не хочу. – Ее глаза остекленели, и мне было ненавистно, что приходится ее заставлять. Я много знал об ублажении придурков, которые не заслуживают твоего времени.
Но с Энтони Торном мне следовало вести себя хорошо, потому что он являлся ключом к тому, чего я пытался добиться для своего бизнеса.
– Может, мы скажем им, что я заболела? – Хэлли щелкнула пальцами, ее глаза загорелись. Меня слегка удивило и смутило то, как она забыла о вчерашнем, о заряженной химии между нами, об одновременном оргазме, будто ничего и не было. Обычно меня засыпали сексуальными предложениями. А вчера я находился в нескольких минутах от того, чтобы зацеловать Хэлли до смерти в ванной.
Вероятно, она не хотела поднимать эту тему, когда в доме полно прослушки. Поездка на машине в одиночестве могла бы это изменить.
– Нет. – Я взял телефон и пролистал сообщения. – Ты привыкла, что люди просто оставляют тебя в покое. Пора это изменить. Мы едем.
– Я тебя ненавижу, – пробормотала она.
– Понимаю, – безразлично сказал я, но не верил ей.
– Ну, тогда… – Она встала. Я не стал засматриваться на ее задницу. Ладно, хорошо, засмотрелся. Черт, у нее пропорции Джессики Рэббит[22]. И волосы. – У меня назначена встреча, если захочешь присоединиться.
– Мое желание не играет первостепенной роли. – Но я рад смене темы. – Что за встреча? Мне нужно заранее проверить место.
Она дала мне адрес небольшого тату-салона в центре Далласа. Я отправил команду на разведку, пока Хэлли готовилась.
Ей потребовалось примерно пять с половиной лет, чтобы привести себя в приличный вид.
– Какую татуировку собираешься сделать? – поинтересовался я, отвозя ее в салон. Центр Далласа был переполнен покупателями, бегунами и людьми, занимающимися выгулом собак.
– Обещай не смеяться. – Однако не создавалось впечатление, что ее заботит мое мнение. Кроме того, Хэлли так и не обмолвилась ни словом о вчерашнем вечере.
– Не переоценивай себя. Меня трудно развлечь.
Она достала из своей подержанной сумки «Гуччи» листок бумаги и протянула его мне. На нем был изображен эскиз анатомически правильного сердца, сделанного из бриллианта. Выглядело мрачно, реалистично и на удивление убедительно, хотя татуировки мне не по душе. Я вернул ей рисунок.
– Где?
– На бедре.
– Она что-то символизирует?
– Иногда мне кажется, что мое сердце твердое, как алмаз. Или должно быть таким, чтобы вынести мою жизнь.
Здесь я мог бы высмеять ее трудности, учитывая сумку в три тысячи долларов у нее на коленях. Но издеваться мне надоело, не говоря уже о том, что все ее дерьмо было из секонд-хенда. На самом деле я знал не так уж много женщин, которые решились бы копаться в мусоре так, как это делала она, заботясь об окружающей среде. Нет, отсутствие у Хэлли работы и ориентира было вызвано не ленью.
Вместо этого я спросил:
– Сама нарисовала?
Меня бы это удивило по двум причинам: обычно я не показывал, что мне есть дело до чего-либо, и потому, что я не знал, имеются ли у нее какие-то таланты, кроме как выводить меня из себя.
– Да.
– А ты не так уж плоха.
– Высокая похвала от тебя.