Мужчины навещали ее так часто, что полукруг стульев возле ее ткацкого станка никогда не убирали. Порой возле нее толпилось до дюжины человек, и я невольно гадала, оставался ли хоть кто-то, чтобы заниматься земледелием.
Мы были достаточно близко, чтобы слышать их разговоры. Некоторые мужчины осыпали Елену комплиментами; некоторые хвастались; некоторые рассказывали о своих последних деяниях; некоторые просто молча сидели рядом. Кто-то приходил ежедневно. Одни задерживались на несколько минут, другие не уходили часами.
Иногда жена того или иного мужчины оставляла свое место, чтобы попросить мужа посмотреть на ее работу или куда-нибудь с ней сходить.
Среди тех, кто приходил ежедневно и оставался допоздна, был брат Кассандры Деифоб и ее близнец Гелен. Если не считать более узкого лба Гелена с пролегшими на нем глубокими морщинами, они с Кассандрой были на одно лицо. Лоб Деифоба же, казалось, забрал себе все, что отсекли от лба Гелена, и даже больше. Они никогда не садились. Иногда кто-нибудь из них заговаривал с Еленой, но ни за что не обращался к сопернику. К концу каждого предложения голос Гелена понижался до глубокого гула. Братья всегда уходили вместе, словно по сигналу.
Порой, когда они приходили или уходили, Кассандра начинала хихикать. Однажды она сказала:
– Ненависть связывает их. Если бы они могли выносить друг друга, то больше времени проводили бы порознь.
Я ничего не понимала.
Елена улыбалась, взирая на лица окружающих ее мужчин, и медленно вела челнок сквозь нити. Ее муж Парис приходил и вполовину не так часто, как Гелен и Деифоб.
Кассандра сказала, что однажды Париса зачаровали, и тогда он был исключительно красив.
– Елена последовала за иллюзией. Теперь ей приходится следовать за простым мужчиной, – она негромко рассмеялась. – Простым и предельно посредственным.
Я почти его не знала, но все равно поняла, что она имеет в виду. Он не был красавцем, не был уродом – что-то посередине и ничего выдающегося. Кожа его казалась податливой и мягкой, как промокший войлок. Если надавить на такой войлок пальцем, останется отпечаток. Интересно, что будет, если ткнуть пальцем в Париса!
Он рассказывал бессвязные байки о том, как пас коз и овец на соседней горе, то и дело перебивая себя, чтобы вспомнить никому не нужные подробности, например, три ягненка потерялось или четыре, или как звали пастуха, который помогал их искать: Рокус или Нисус. Когда он говорил, я то и дело отворачивалась, чтобы зевнуть, Елена же зевала не скрываясь. Однажды кто-то из мужчин заснул во время одной из его историй и чуть не упал со стула, на котором сидел.
Гектор, мой товарищ по оружию, был полной противоположностью Париса. Он ежедневно приходил на женскую половину дома, иногда вместе со своим сыном Наксом. С Еленой он только здоровался, а затем сразу направлялся к нам с Кассандрой. Елена же провожала его глазами и смотрела на Гектора так, как ни на кого другого.
При его появлении я всегда вскакивала со своего места. Он был старше и должен был иметь возможность сесть, если захочет. Когда он приводил с собой Накса, то давал сесть малышу, в противном случае стул оставался пустым.
Его рассказы о земледелии были исполнены своеобразной поэзии: медленный шаг быков за плугом, аромат ветра, беспечные облака и кружащие в небе ястребы. Помимо этого он часто потчевал нас историями о проделках Накса.
С другими мужчинами Трои, помимо Гектора, я не была знакома и даже ни разу не разговаривала. Если бы наше племя могло сделать исключение и принять его – что никак не могло произойти, – он бы прекрасно влился в наши ряды и сделал нас сильнее.
Андромаха, жена Гектора, иногда составляла нам компанию. Она была единственной женщиной, за исключением Гекубы, которая была с Кассандрой дружелюбна.
Однажды, когда гости Елены громко смеялись над какой-то шуткой, Гектор спросил свою жену:
– По-моему Кассандра красотой своей может поспорить с Еленой. Как думаешь?
Я не понимала, на основе чего эти люди делали выбор. Как по мне, Елена обладала броской красотой ириса, в то время как Кассандра больше всего походила на мой любимый цветок, скромную зимнюю розу с ее нежной белизной и долгим цветением.
В приступе любви, Пен называла меня своим грушевым деревом, потому что, по ее словам, я была выносливой, сильной и, самое главное, полезной. Иногда она с опозданием добавляла, что еще я была очень красивой.
– Кассандра гораздо прекраснее. Что еще важнее, она плетет гобелен, а не паутину. – Андромаха мягко коснулась щеки супруга. – Кажется, у Елены нет над тобой власти, любовь моя.
Он улыбнулся ей, и я почувствовала себя счастливой.
Каждый раз после ухода Гектора Кассандра вытирала глаза от слез.
Меня начинали раздражать ее мрачные настроения.
– Если ты уверена, что он умрет, почему ничего с этим
Она только отмахнулась от моей идеи.