Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа

– Эта сучка Орсини еще пожалеет, что посмела издеваться над нами.

– Возможно, – ответил Чезаре, – но пока, боюсь, жалеть приходится нам, потому что после ее выходки мы ничего не можем сделать. Слух об этом плевке распространился среди солдат, и наши люди потеряли веру в Хуана. Но пока он призывал их соблюдать хоть какое-то подобие порядка, бароны Романьи прислали подкрепление для защиты донны Бартоломеа, и они прогнали всю нашу армию в Сориано, где мы и потерпели поражение. Последнее сообщение пришло от самого Урбино. Он пишет, что пытался сражаться даже раненный, но его взяли в плен. Просит заплатить за него выкуп согласно обычаю. Хуан, кажется, тоже получил рану в лицо. Когда он оправится настолько, что сможет сесть в седло, то будет просить у тебя позволения вернуться в Рим.

– Это невозможно! – Я увидела, как папочка поднялся из кресла и направился прямо ко мне, застывшей за дверью. Но он подошел к Чезаре, выхватил у него письмо, прочел. Голос его охрип от ярости. – Не может быть! Хуан не должен покидать поле боя. Мы еще не нанесли удара по Орсини. Если он отступит, тогда и вправду все будет потеряно. Мне придется искать мира. Вся Италия станет смеяться над нами.

Именно такой минуты давно и ждал Чезаре: наш отец сам подтвердил, что Хуан ни к чему не годен. Но Чезаре только вздохнул:

– Война закончена. Хуан ранен, а его командующий в плену. Мы должны проглотить нашу гордость, предложить Орсини перемирие и начать переговоры о возвращении их крепостей, иначе против нас поднимется вся Романья. После того как они сумели противостоять французам, мы не можем позволить себе продолжать кампанию. Может быть, позднее, – добавил Чезаре, – когда Хуан полностью оправится, мы попытаемся снова. Если вернуть им их замки и дать денег, чтобы компенсировать потери, они успокоятся.

Меня удивили великодушные слова брата, но не реакция папочки. Он швырнул кубок, и тот с металлическим звоном ударился о стену. В наступившей тишине я отчетливо слышала тяжелое дыхание отца. Потом он сказал:

– У нас остается вечный вопрос о Лукреции.

Я замерла.

– Да, – ответил Чезаре после небольшого раздумья. – Но полагаю, с этим можно подождать. Мой разговор с Джованни ни к чему не привел. Он отказывается признать недействительность их брака на основе…

Я вдруг почувствовала чьи-то пальцы на своей руке и резко развернулась. Прежде чем я успела крикнуть, Санча другой рукой зажала мне рот.

– Ш-ш-ш, – произнесла она одними губами и потащила за собой в коридор.

Я вырвала руку в досаде и смущении, что меня застали у дверей папочки.

– Извини, что прервала, – сама знаю, сколько всего можно узнать таким путем. Но твой муж в ярости. Ты должна немедленно вернуться, иначе он разнесет твое палаццо в щепки.

Спеша по лестнице в мои апартаменты, я слышала крики и грохот, как будто в передней что-то переворачивают. Возможно, стол с графином или буфет с тарелками. Потом раздался крик Пантализеи:

– Signore, per favore! Моя госпожа пошла к его святейшеству, я настаиваю, чтобы…

– Прочь отсюда! – взревел Джованни.

Санча вытащила из-под плаща маленький кинжал. Ее лицо помрачнело. Мы перешагнули порог, мое горло сжималось от страха. Передняя оказалась разгромленной: на ковре лежали перевернутые стулья и осколки фарфора. Мои дамы жались к двери спальни, а Джованни наступал на них, когда услышал, как мы с Санчей вошли. Тогда он развернулся, его качнуло. Глаза прищурились и налились пьяной яростью.

– Я имею право, – пробормотал он, указуя на меня пальцем. – Я имею право, черт бы тебя побрал!

Неожиданно на меня снизошло ледяное спокойствие.

– Боюсь, что понятия не имею, о чем вы говорите. И точно так же не понимаю причин столь непристойного поведения, синьор.

– Тебе следует бояться. – Он сделал нетвердый шаг в мою сторону. – Потому что я имею право, а не твой вероломный брат, черти бы его взяли, и не твой боров-отец! Ты моя жена. Моя! Никто не может этого опровергнуть. Никто не осмелится сказать, что я не мужчина.

Краем глаза я увидела, как Санча обнажила кинжал и спрятала его в ладони. Я молила Бога о том, чтобы она проявила сдержанность. Несмотря на все его угрозы, Джованни слишком налился вином и не представлял опасности.

– Вы пьяны, синьор. Мы сможем поговорить, когда вы протрезвеете.

Он моргнул, словно мой ледяной тон остудил его, потом зарычал:

– Ты думаешь, в вашей выгребной яме у меня мало советников? Вы, Борджиа, не единственные, кто покупает глаза и уши. У меня тоже есть люди, которые шпионят для меня. И я прекрасно знаю, что планируете вы с вашим папочкой.

– Ничуть не сомневаюсь. И тем не менее меня абсолютно не интересует, что говорят вам ваши шпионы.

Пантализея подошла к нему сзади:

– Синьор, моя госпожа не желает вас видеть…

Вскинув руку, Джованни ударил Пантализею по лицу. Она отлетела на других женщин, те вскрикнули: она упала среди них с разбитым носом. Потекла кровь.

– Bruto![65] – Санча бросилась на него. – Ты думаешь, ты такой смелый – бить женщин? – Она размахивала кинжалом. – Посмотрим, какой ты будешь смелый, когда я отрежу тебе яйца.