Принцесса Володимирская

– Но что же из этого? – решила она. – У него состояние большое, это просто любезность с его стороны.

Когда принц уж чересчур наскучил Алине, она стала относиться к нему холодно, а потом и неприязненно, раздражительно.

Принц недоумевал, как осмеливается девушка-сирота нелюбезно принимать его, когда она у него в долгу. Стало быть, она надеется на какие-нибудь средства? А между тем Алина не надеялась ни на какие деньги, ни на какого спасителя: этот вопрос ей и на ум не приходил. Теперь наступила, однако, минута, когда принц считал нужным круто взяться за дело. Он уж начинал позволять себе изредка довольно дерзкие выходки. Осветить вечером дом Алины в ту минуту, когда она хотела ложиться спать и никого не принимать, – было одною из этих выходок. За последние два дня принц начал опасаться какой-нибудь хитрости со стороны красавицы, которая резко и насмешливо отвергла все его предложения.

Люди, служившие у Алины, были действительно все более преданы ему, платящему жалованье, нежели барышне, странствующей артистке. Вся прислуга относилась к ней особенно презрительно, так как для них странствующий паяц или музыкантша было одно и то же; вдобавок они не верили в честность этой артистки, они были убеждены, что она одна из тех личностей, которые переезжают из города в город, переходят из рук в руки и живут на чужой счет, торгуя своею красотой.

Через эту-то прислугу принц знал все, что делается в доме Алины; даже письма, отправляемые ею на почту, были ему известны. Если принц не решался читать эти письма, то он знал, кому они писаны. Разумеется, еще лучше знал принц, кого видит Алина и с кем видится чаще.

И вот за эти последние два дня принц узнал, что она стала переписываться с каким-то Генрихом Шелем, живущим в Дрездене.

Часа через два после появления посланного, доложившего принцу, что девица Алина больна, в постели и никого не принимает, слуга Алины явился донести, что барышня совершенно здорова и даже принимала какого-то молодого человека, совершенно им не известного, который, кажется, ни разу прежде и не бывал у нее. После долгой беседы с ним барышня была взволнована и даже плакала.

И этого было достаточно, чтобы принц решил на другое утро отправиться к Алине и объясниться с нею окончательно.

К чести принца надо сказать, что, собираясь на это решительное последнее объяснение, он был несколько смущен: он чувствовал, что его роль почти недостойна принца королевской крови. Приходилось ехать попрекать пустяками и действовать угрозами при таком стечении обстоятельств, при котором в былые дни принц брал любезностью.

И на другой день около полудня принц явился в дом Алины без доклада, поднялся в верхний этаж, фамильярно уселся в гостиной и стал дожидаться появления Алины из ее кабинета.

Служанка ее, Августа, которой принц тоже почему-то был ненавистен и которая, как добрая женщина, держала сторону ласковой и щедрой барышни, доложила Алине о присутствии в доме принца.

Алина, уверенная в том, что Дитрих уже на дороге к другу своему и что Генрих будет в Берлине через неделю или раньше, почувствовала себя смелее, чем когда-либо.

Она вышла к принцу, не ответила даже кивком головы на его насмешливо-почтительный поклон, и сцена между ними вышла настолько же краткая, насколько бурная.

Когда-то Алина часто думала и говорила при мысли о принце: «Ты еще меня не знаешь!»

И действительно, теперь принц Адольф должен был сознаться, что эта красивая и на вид милая и кроткая девушка может в иные мгновения становиться совершенно иною…

Алина, выйдя в гостиную, остановилась посреди комнаты, скрестив руки на груди, и, холодно закинув назад голову, выговорила, сдерживая себя:

– По какому праву вы стали являться ко мне без доклада, без моего позволения и даже наперекор моему желанию?

– Я полагал, сударыня, что я имею это право.

– В самом деле? Объясните, пожалуйста, эту бессмысленную загадку: чем, каким образом и когда вы получили это право?

Принц хотел заговорить и запнулся. Он не мог решиться вслух выговорить, что именно дало ему это право. Деньги, на нее истраченные, дали это право. Она у него в долгу… Но ему, принцу, тратящему около миллиона, считать те тысячи, которые пошли на Алину, просто унизительно даже… И как заговорить об этих грошах этой красивой, горделивой женщине, которая теперь, в минуту гнева, положительно похожа не на странствующую артистку, а скорее на королеву, принимающую своего подданного. Когда-то принц два раза в жизни был представлен Марии-Терезии и тогда же заметил, насколько женщина-монарх не похожа на всех других женщин: могущество и власть делают из нее что-то особенное. Точно так же теперь эта артистка, происхождение которой никому не известно, поразила принца именно тем, что напомнила ему аудиенцию у императрицы австрийской.

При этом мгновенном впечатлении принцу внутренне стало и смешно и отчасти удивительно. В самом деле, быть может, она дочь какого-нибудь государя, или курфюрста саксонского, или шаха персидского, как уверяет молва.