Принцесса Володимирская

– Знаешь ли ты, по крайней мере, сказала ли она тебе откровенно: кто она, откуда, какой национальности? Знаешь ли ты хоть что-нибудь из ее прошлого? – спросила однажды госпожа Шель.

Генрих должен был сознаться, что он ничего не знает и что относительно своего прошлого Алина никогда не хотела ничего сказать ему, а то, что он узнавал, – было полно противоречий. Алина, когда он замечал это, добродушно соглашалась и объясняла эти противоречия тем, что самую истину она открыть не может и не хочет.

Когда Генрих объявил день, назначенный для свадьбы, госпожа Шель совершенно серьезно начала укладываться, и добрый Генрих, все надеявшийся на хороший исход, очутился в самом трудном нравственном положении.

Он искренне любил мать и сестру и не мог без боли в сердце подумать, что они выедут из родного гнезда и отправятся в Дрезден, на маленькую квартиру.

У госпожи Шель было собственное состояние, но очень небольшое, которое дало бы возможность жить только самым скромным образом, особенно после жизни в Андау.

В эти дни, когда госпожа Шель объявила своим двум служителям, что они выезжают навсегда из Андау, когда начали укладывать вещи барыни и барышни, Генрих, глядевший на все в какой-то лихорадочной нерешительности, терял голову и не знал, что делать.

До сих пор главные усилия Генриха были направлены на то, чтобы уговорить мать, так как сестра его Фредерика, по-видимому, относилась к его женитьбе совершенно хладнокровно. При жизни отца Генрих был, конечно, очень дружен с единственной сестрой; со дня смерти отца занятия, дела, хлопоты, затем путешествия и, наконец, безумная страсть к Алине – все вместе как-то случайно отдалило его от сестры, и теперь он заметил резкую перемену в этой, еще недавно веселой и добродушной полудевочке.

Действительно, это время, столь бурное для Генриха, вдруг вырвавшегося из-под опеки отца, не прошло даром и для Фредерики.

Если за это время она не путешествовала и не пережила такой страсти, как ее брат, то пережила много иного в четырех стенах своей горницы.

Факт, что отец скончался и что все состояние принадлежит брату, а она остается с крошечным приданым, которое получит от матери, – этот факт застал Фредерику как бы врасплох, испугал ее и возмутил все ее существо.

– Какая же разница между мною и братом? Почему состояние, приобретенное знаниями и трудом отца, все достается одному ребенку, потому что он мужчина, а другой ребенок, как женщина, не получает ничего?

Только раз решилась Фредерика намекнуть матери об этом факте.

Госпожа Шель объяснила, что подобного рода вещи бывают сплошь и рядом. Это нечто вроде майората. Девушка, выйдя замуж и имея долю в промышленном предприятии, вводит в это предприятие чужого человека, своего мужа, и отсюда могут явиться раздоры, споры, и все это поведет к гибели состояния.

Фредерика, конечно, не была удовлетворена подобного рода объяснением.

Насколько Генрих – добрый, страстный, немного впечатлительный и пылкий – уродился в мать, настолько Фредерика была живой сколок со своего отца по характеру и силе воли. Пока отец был жив, она весело прыгала по душистым полям, прилегающим к Андау, бродила по рощам, каталась в лодке. Отец, по-видимому, любил ее более сына, и Фредерика, бессознательно для самой себя, чувствовала себя в Андау более хозяйкой, чем брат. Мысль о том, кто здесь будет полным хозяином когда-нибудь, не могла прийти ей в голову, так как мысль о смерти отца никогда не посещала ее.

Между тем страшный факт совершился, и Фредерика внезапно пережила то же, что Алина, прежняя Людовика, когда-то в замке Краковского.

Фредерика точно так же почувствовала, что ее общественное положение изменилось сразу. Она живет в доме богача брата, на его счет. Со смертью отца она вдруг как бы стала чужой в тех стенах, где родилась, провела детство и часть своей юности.

Положение молодых девушек разнилось только тем, что Алина была изгнана вон из дома, а Фредерика все-таки оставалась на время, до минуты своего замужества.

Пылкая Алина, смелая, дерзкая, взялась за дело с первой ужасной минуты. После преступления она грозила отправить в тюрьму иезуита и старую тетку, но затем вскоре порыв прошел, положение незаконнорожденной дочери заставило смириться перед волей судьбы. И впечатлительная натура, талантливая и страстная, скоро согласилась жить теми грезами, о которых так часто откровенно повествовал старик Майер.