Принцесса Володимирская

И в этих странствованиях прошло более двух лет; но за это время Алина много изменилась. Если она стала еще красивее, то стала и гораздо умнее, развитее. Мир божий, скрытый от нее в замке Краковского, теперь предстал пред ее взором и ее разумом во всех своих причудливых и разнообразных чертах и формах.

И поневоле наблюдала она, училась, приобретала опыт жизненный и силу на то, что одно нужно, – силу на борьбу с этим миром.

– Получишь только то, что возьмешь! – думала Алина. – Тот, кто хочет, сделает больше, чем тот, кто может!.. только может! – иронически усмехнулась она. – Человек – и женщина и мужчина – сумма. Пять крейцеров и сто тысяч фридрихсдоров, и то и другое – сумма!.. Что же я?..

Задав себе этот вопрос: «что такое я?» – Алина пришла постепенно к убеждению, что она сумма большая, но что она еще вдобавок то, чем захочет быть!

– Я могу быть той суммой, какой захочу быть, – решила она однажды. – А я все могу. Женщина, у которой есть красота, дарование и смелость, – монархиня людских сердец, как говорит мой старик.

Однако из месяца в месяц Алина становилась все грустнее и задумчивее. Она как бы против воли безучастно и холодно повиновалась всем приказаниям Майера.

В ее исполнении самой пустой пьесы в концертах вдруг пропало то, что было прежде и что заменяло школу и знание, – не было души.

Майер не подозревал, что происходит в его ученице, которой он теперь гордился. Но как артист он заметил, однако, тотчас, что музыка ее стала другая – холодная, глупая, автоматическая…

– Неужели она жалеет Шеля? Неужели она любила его и теперь несчастлива? – спрашивал себя старик.

Однако он не решался объясниться с Алиной, спросить ее, узнать, что с ней делается.

– Музыка – служение Богу! – восклицал он все чаще после некоторых неудачных концертов. – Вы, мой ангел, хотите взять из религии один обряд, одну форму. Этим не угодишь никакому богу. Это даже грех.

Алина всегда отмалчивалась – не соглашалась и не противоречила… но продолжала играть холодно и бесстрастно…

V

Однажды, уже более полугода тому назад, положение Алины вдруг совершенно изменилось. Хотя вполне естественное, но внезапное событие поставило ее существование в новые рамки.

Старик Майер, вообще слабый здоровьем, теперь от постоянных путешествий, хлопот и волнений стал все чаще прихварывать. К старческой слабости присоединились и душевная тревога, и печаль. Майер начал серьезно и искренно горевать от игры своей ученицы и наконец решился на прямое и резкое объяснение с ней.

– Я обманулся в вас! – воскликнул он однажды. – Я считал вас даровитее, развитее, возвышеннее душой. А вы самое обыкновенное, пошлое существо!

После длинной горячей беседы между артистом и его ученицей молодая девушка, вдруг уязвленная им или потерявшая наконец терпение, стала капризно, раздражительно, но красноречиво доказывать Майеру невозможность для нее примириться с ролью бродячей музыкантши после того, что сулила ей судьба и что должно было стать ее уделом в жизни.

Чем добродушнее, но восторженнее опровергал ее доводы Майер, тем резче и озлобленнее отвечала Алина и скоро перешла к едким упрекам.

– Уж лучше б было, – воскликнула она, – оставаться в сумасшедшем доме и не ронять чувства собственного достоинства по разным балаганам! Наконец, во всяком случае, во сто крат лучше было бы выйти замуж за Генриха Шеля и жить мирной, честной и обыкновенной жизнью. В семье, с мужем и детьми, мне легче было бы забыть прошлое и все, что сулила и не дала мне судьба.

И все, что вырвалось затем у Алины, страстно и горько, было глубоко оскорбительно старику артисту, возмутило его кроткую, восторженную душу.

– А ваш талант? Слава, которая ожидает вас? – воскликнул он наконец.

– Все это пустые, ребяческие бредни или старческие сны! – вне себя отвечала Алина. – Хорошо вам странствовать из города в город и наслаждаться аплодисментами мещан, мастеровых и черни или гордиться рукопожатиями и похвалами какого-нибудь барона, которого отец мой не пустил бы даже на порог своего дома. Ваше общественное положение не изменилось. Если и есть перемена – то к лучшему! Я же упала низко, ниже упасть нельзя. Если бы я была первоклассная артистка, если бы у меня был громадный талант, то и тогда я предпочла бы самое простое, но порядочное положение в обществе, нежели это позорное скитальничество… Лучше иметь состояние, хотя бы даже…

– Деньги! – укоризненно шепнул Майер.

– Да, деньги! Деньги – все на свете!.. Недаром из-за них люди совершают все то, с чем не может даже мириться их человеческая совесть. Не будь мой отец так богат, разве его убили бы? Низкий Игнатий погубил меня!.. Он вытолкнул меня на улицу! Он начал преступное деяние, но вы… Да, вы… окончили начатое им!..

– Что?! Что?! – воскликнул старик, бледнея и дрожа всем телом. – Что вы сказали? Повторите!