Потом я нырнула с площади в узенький проулок, ведущий к путанице извилистых бедных улочек нашей части города, где вместо красивых кирпичных зданий друг к другу жались домики в виде огромных чашек или сапог и соломенные хижины. Здесь уже было почти темно – у нас нет уличных фонарей, – но я легко прошла бы этот путь даже с завязанными глазами. Я проскочила мимо попрошайки, сунув ему в ладонь печенье, и двинулась на запах ваксы, который вёл меня прямо к дому. Наш домик-«сапог» – один из четырёх в этом маленьком квартале. Быстро оглянувшись, чтобы убедиться, что за мной нет хвоста, я повернула ключ в двери и вошла.
– Джилли! – Мои четырёхлетние братишки, близнецы Хан и Хэмиш, чуть не впечатали меня в дверь, едва я успела прикрыть её за собой. Правда, они были такие лёгкие, что им и вдвоём было меня не повалить. И я мигом заметила, что они снова добрались до ваксы: их щёки, лбы и одинаковые клетчатые комбинезончики были все вымазаны чёрным.
– Что ты добыла сегодня? – услышав шум нашей возни, в комнату вбежала розовощёкая и рыжеволосая шестилетняя Трикси. – Варенье? Или сыр? Или ту вкуснющую колбаску, которую ты приносила на той неделе?
– Тссс... – зашипел на неё пятилетний Феликс, сползая по лесенке с чердака, где мы все спали на двухъярусных кроватях. Феликс был умён не по годам и больше всех нас походил на отца. Казалось, его тёмно-карие глаза пронизывают меня насквозь. – Тебя ведь не засекли?
– Нет, – заверила я его, скидывая плащ и вынимая припрятанную под ним сумку, набитую свежими булочками. Малышня тут же потянулась за ними. – Да погодите же! – осадила их я, оглядывая комнату. Мы все едва помещались в этой тесноте, хотя в комнате только и было что очаг да шаткий продавленный диван.
На кожаных стенах там и сям красовались заплатки, чтобы через дыры и трещины внутрь не просачивался холод. Если не приглядываться, эти заплатки были похожи на картины, которых у нас, само собой, не было. Только над очагом висел один рисунок, изображающий поляну с цветущими лилиями. Его нарисовала моя сестра Анна однажды ночью, когда нам никак не удавалось уснуть от холода. Часы с кукушкой на стене пробили шесть, а это означало, что из мастерской вот-вот вернётся отец.
– А где мама?
– Мама на кухне с Анной, заканчивает возиться с именинным пирогом для неё, – сообщила Трикси. – Хочешь, я снова обойду наш «сапог», постучусь у чёрного хода и оставлю булочки на ступеньках?
– Давай, только сначала каждый возьмите себе по одной. – Я открыла сумку и позволила каждому из малышей взять себе по булочке. Слопали они их за секунду.
Дела у сапожных дел мастеров последнее время шли не блестяще и приносили сущие гроши. Нет, конечно, на еду нам хватало, если называть едой полмиски жидкой куриной похлёбки на каждого. Но если бы не моя добыча, принесённая с улиц, мои братишки и сестрёнки совсем бы отощали. А в последнее время близнецы как будто даже набрали немного в весе, у Трикси же почти пропали чёрные круги под глазами.
Я старалась делать всё возможное, чтобы хоть как-то поддержать семью. В первую очередь это означало, что малыши хоть иногда наедались досыта и получали подарки на дни рождения. Если продать заколку из драконьего зуба, которую я стибрила сегодня, можно было бы накупить целую кучу полезных вещей. Но стоило мне её увидеть, как я сразу решила: подарю её Анне. Она прекрасно подошла бы к её зелёным глазам; я с лёгкостью могла представить, как хорошо она будет смотреться на её длинных волосах. И уж Анна-то точно не бросит эту заколку без присмотра – не то что та избалованная аристократка. В этом можно не сомневаться.
Именно поэтому я полдня таскалась за блондинкой. Я вообще ворую только у людей, которые могут себе позволить время от времени терять дорогие вещицы. А уж эти принцесски точно не обеднеют, если лишатся пары безделушек. То же самое относится и к владельцам процветающих кондитерских и пекарен, которые каждый день посылают выпечку ко двору, а когда к ним заходит моя мама, чтобы купить вечером по дешёвке зачерствевший хлеб, обращаются с ней как с мусором. Аристократы – одна из причин, почему нам приходится жить в этом переполненном тесном «сапоге», поэтому, когда удаётся стырить у них какую-нибудь мелочь, совесть меня особо не мучает.
– Джилли, это ты? – позвала мама, и я быстро сунула сумку с булочками Трикси, чтобы она отнесла её к чёрному ходу.
Мама вышла обнять меня, и я сразу заметила, какой у нес усталый вид. От неё пахло мукой и сыромятной кожей – значит, до того, как она принялась за стряпню, ей пришлось помогать отцу в мастерской. Я приникла к ней словно к мягкой подушке.
– С тобой всё в порядке? – заботливо спросила она, глядя на меня усталыми голубыми глазами. – Что-то у тебя щёки горят.
– Всё отлично, мам, – сказала я. – Просто я очень спешила с учёбы домой, чтобы не опоздать к пирогу.
– Как ты справилась с контрольным заданием? – спросила она.
Ну что может быть сложного в вопросах про разные сорта ваксы? Я быстренько ответила на все вопросы и смылась из школы на весь остаток дня, чтобы раздобыть подарок для Анны.