Принцип каратэ

Когда стал известен приговор, Золотов развернул пакет. Он знал, что в нем, но хотел убедиться, насколько велик капитал, волею судьбы попавший к нему на целых восемь лет. Капитал оказался значительным, и он позволил себе запустить в него руку, позаимствовать на время малую толику. Раз, другой, третий... Азартно поиграл на скачках, погудел с восхищенной его щедростью компанией в лучших ресторанах, где улыбчивые знакомые официантки, не особенно скрываясь, обсчитывали самым наглым образом, но изображали такое внимание и почтение к дорогому гостю, что еще получали щедрые чаевые.

Хотел заполнить выпивкой и закусками погреба баркентины «Кейф», но решил пересчитать казну и обнаружил, что спустил уже много. Пришлось остановиться, задуматься. Ничего страшного, восемь лет — долгий срок, все можно возместить. Но вдруг уже завтра в дверь постучит человек от Шаха? Или, чего доброго, он сам?!

Страх заставил вернуться к мысли о Деле. Он придумал сложную многоходовую комбинацию, которая могла поправить положение, вернуть утраченное и принести немалый доход. Но... Только в том случае, если каждый участник сработает точно, умело, четко.

Началось самое трудное. Упрямо не давался в руки Федя, уходила из-под влияния Марочникова, даже Вершикова время от времени пыталась бунтовать... Чтобы держать их в повиновении, приходилось все время изобретать новые способы, что-то придумывать, постоянно плести интриги. Это раздражало, возбуждало глухую, затаенную злобу...

Прямо над ухом послышалось надрывное жужжание. Золотов открыл глаза. В толстой, геометрически правильной паутине отчаянно билась большая навозная муха. Видать, погналась за запутавшейся здесь же мошкой. Едят мухи мошкару? Впрочем, теперь она сама попадет на обед... Ишь как дергается... Чувствует что-то, соображает... Или просто инстинкт? А где же хозяин?

Паук не спеша спускался из левого верхнего угла сложной ажурной конструкции. Желто-коричневого цвета с белым крестом на жирной спине. Огромный: между кончиками передних и задних лап не меньше трех сантиметров. Мерзость!

Все как в жизни! Муха гонится за мошкой, паук сжирает муху. А есть кто-то еще более сильный и могущественный.

Он подобрал сухую, с палец толщиной ветку и сильно ударил, размозжив крестовика и сорвав паутину. Вот и все.

Он засмеялся над собой. Глупо! Ну а ты, Валерка, кто: мошка, муха или паук? Крутишься, ловчишь, старательно плетешь хитроумную паутину, опутывая тех, кто тебе нужен. Но и сам запутан в еще более крепкой и липкой, дрожишь, прислушиваясь к ее подергиванию, потому что есть пауки крупнее, сильнее и опаснее. А еще есть люди, которые могут разорить паучиные гнезда, разорвать все их сети, а самих посадить в банку и отправить куда-нибудь далеко-далеко на север, где они — и большие, и маленькие, опасные и не очень, будут заниматься непривычным для себя делом: валить лес, пилить дрова, дробить камни.

Черт возьми, те же самые мысли! Вот тебе и расслабился, отдохнул, отвлекся! Но, в общем, день прошел хорошо, одновременно сделано несколько дел. Осталось кое-что подшлифовать.

Золотов отряхнулся и вышел на трассу. Первый же частник притормозил и довез его до города. Нащупав монету, Золотов вошел в кабину телефона-автомата.

— Мэри? Жених уже ушел?

— Он и не заходил. Проводил до подъезда, и все.

«Ну и дурак», — подумал Золотов.

— Не скучаешь?

— Мне не до этого: голова раскалывается! И вообще, ты меня вытащил из постели.

— Дело поправимое. Жди, через пару часиков загляну.

Молчание.

— Слышала?

— Слышала.

Голос бесцветный, без интонаций, обреченный. Ну да плевать.

Федор лежал на кровати в одних трусах, бессмысленно глядя в потолок.

— Опять в меланхолии? Я надеялся, что сумею тебя расшевелить!

— Тошно, Валера. Все равно тошно.

— Так лечись, дурачок! Я же тебе и лекарство нашел. Или не понравилась Маринка?

Федор поднялся.

— Понравилась. Только... Какая-то она чересчур свободная, развязная, что ли.

Вот черт! Такую реакцию надо было учесть.

— Видишь ли, Федя, — печально начал Золотов, — к сожалению, это печать современной молодежи. Мы с тобой такими не были. А сейчас соблазнов много: бары, рестораны, танцульки. Все это налагает определенный отпечаток.

Он прошелся по комнате, озабоченно поглаживая затылок.

— Но у Марины все это внешнее, наносное. Она приехала из деревни, стала приспосабливаться к городской жизни и, боясь в чем-то отстать, чересчур активно копировала окружающих. А окружение — сам понимаешь. Так что она по-своему несчастная — мечется, ищет чего-то, найти не может. Ей бы помочь надо.

Краем глаза Золотов наблюдал за реакцией Федора. У того на лице отразилось сочувствие. Еще подлить маслица.

— Оденься, Федя, пойдем воздухом подышим, а то ты опять закиснешь.

— Верно, — Петренко начал натягивать брюки. — Хорошо, что зашел. Одному совсем тоскливо.

— Да, кстати, — сказал Золотов, когда они вышли из дома. — Ты Марине понравился. Такой мужественный, говорит, самостоятельный, надежный. Ее можно понять: одна в городе, опереться не на кого.

Федор промолчал. Значит, достаточно на эту тему, иначе можно перегнуть палку.

— Когда у тебя рейс?