Принцип неопределенности

– Мы не умеем путешествовать между звездами. Первый человек вышел в открытый космос пятьдесят лет назад. В основном мы запускаем спутники, используя ракеты с жидкими горючим и окислителем. Есть еще одна обитаемая космическая станция. Но она очень маленькая, – постарался я охарактеризовать убогий, по местным меркам, уровень развития наших технологий.

– Четвертый технологический уровень развития, — оценил он достижения нашей цивилизации. Сказанное мной его удивило. — Если вы имели контакт с ситами и ваша цивилизация ещё не порабощена или не уничтожена, то это – чудо.

– Мы не имели контакта с ситами, и я был человеком до того, как оказался здесь. В это трудно поверить, но это так, — я говорил тихо, я и сам бы себе не поверил.

– Ты не похож на безумца. Но это Коррибан и здесь возможно всё. Так это или нет, тебе все равно никто другой не поверит, и я бы помалкивал о всяких странных противоестественных вещах. Особенно рядом с джедаями. Они само милосердие, но сейчас у них паранойя на тему «Тёмной стороны Силы», твои слова могут их заинтересовать и их интерес тебе не понравится, — предупредил медик меня. — Миры наподобие твоего сейчас легкая мишень для мандалорских крестоносцев. Мы живем в неспокойное время.

Сомнительно, что «Крестоносцы» исповедовали католичество, но ближайшая ассоциация ситского с русским была именно эта. Испорченный телефон двойного перевода.

– У нас несколько тысяч термоядерных блоков, а может и больше. Это может помочь? — Невинным тоном поинтересовался я.

– Республика наложила мораторий на ядерное оружие уже как десять тысяч лет назад. И строго следит за его исполнением, — сообщил он. — Сенат Республики будет разъярен, когда узнает это. Вы очень воинственны. Зачем вам столько?

– Ну, у нас на планете пара сотен разных государств. Десяток из них потрясает этими средствами устрашения для ведения внешней политики и самообороны от прочих потрясающих. К тому же это не так сложно, у нас неплохо развита ядерная энергетика и наработка плутония — дело, не доступное только ленивому, тупому или нищему. При условии того, что вы — независимое государство, — пояснил я

– У вас на планете сотни независимых государств, при этом вы умудрились дорасти до ядерного оружия и ракетных технологий. И вы используете ядерные реакторы для выработки энергии? Я правильно понял? И хотите в космос? — скептически переспросил он, вздернув правую бровь.

– Действительно независимых пара десятков, но в целом да, — я пожал плечами. Что в этом такого?

– Будь у меня возможность, я тщательно бы следил, чтобы вы никогда не открыли гиперпривод. Твой мир безумен. Вас нельзя выпускать в космос… для вашего же блага, — его губы сурово сжались. Он смотрел на меня так осуждающе, что я уже было начал вспоминать свои прегрешения перед миром.

Я буквально нутром ощутил исходящее от него недовольство, закрыл глаза, но ощущение никуда не исчезло. Сила.

– Я слышал, что галактика велика и есть миры побезумнее. И цивилизации более агрессивные, нежели наша, — оправдывался я.

– За всеми кретинами, до которых можно дотянуться, присматривают, для этого есть Республика и Орден джедаев, — он был уверен в сказанном. — Не так хорошо, как хотелось бы мне, но это работает. За исключением внешнего кольца, но оно никому и не нужно.

Он вновь сел и молчал, размышляя о чем–то. Складки морщин избороздили его лоб, ладони сложены замком. Он улыбнулся.

– Траверу всегда нужны люди, поскольку команда долго у него не задерживается. Он умеет влипать в неприятности, но совершенно не умеет зарабатывать кредиты, правда ему хватает мозгов не занимать их у хаттов. На твоем месте я бы воспользовался его предложением. — доктор знал больше, чем казалось. Я ещё раз зарекся считать его эдаким «добрым» дедушкой. – И да, забудь всё, что рассказывал мне сегодня, и не говори больше никому. И никогда. Выздоравливай пока, — сказал он и оставил меня наедине с дроидом.

Чтобы не маяться бездельем, я стал изучать самые простые разговорные фразы базового языка. Он походил на английский, но его грамматические правила не имели исключений: склонения и времена образовывались однообразными приставками и окончаниями, что было невероятно удобно. На нём можно было ясно выражать мысли, но он был слишком пресен. Проще было запустить Окна Мелкомягких на перфокартах, чем перевести на него Гомера или Шекспира. Заодно я узнал, как называется все то, что я собирался завтра приобрести. Пока я практиковался в языках, начало темнеть. Я подошел к окну, изготовленному из единого прозрачного монолита, лишенного и намека на форточку или даже раму.

Мрак накрывал Коррибан огромной тенью. Темнело буквально на глазах: не прошло и минуты, как тьма воцарилась в мире. Зажглись огни поселения, яркие точки звезд загорелись причудливой гирляндой. Эта планета медленно умирала среди этого великолепия далеко не в полном одиночестве. Пять лун отражали свет Хорусета на безмолвные пески Коррибана, послушно провожая хозяина в последний путь. Последний луч звезды погас. Я завороженно смотрел на ночное небо чуждого мира.