Принцип неопределенности

Пока летучая машина несла меня выполнять еженедельную барщину, я рассматривал перо заводной птицы. Магию разве что во всём перечисленном подменило повсеместное течение электронов… Саму «птичку» разметало, разорвало на части напряжением искаженного пространства, но отливающее бронзой перо осталось удивительно целым.

И острым, как ланцет: едва я её коснулся – и на пальце выступила капля крови. Принюхался: пахло от имитации сгоревшим пластиком и чем-то ещё странным, загадочным – в Силе. Отточенное перо улеглось в кармане куртки: в дальнейшем я намеревался изучить его более пристально – при помощи психометрии. Меня очень интересовала личность «орнитолога».

В здании, которое мой язык никак не поворачивался назвать храмом – слишком оно напоминало крепость, меня предсказуемо – и рационально, и сквозь Силу – встретил Бода:

– Ты сбежал, никого не предупредив, – укорил он меня, любезно указав на пустующее репульсорное кресло. Я немедленно растекся в нём, вытянул гудящую ногу. Невероятно удобная вещь. Противоестественно удобная. Отвлекающая от истинной хищной, хозяйской сущности молчаливых вещей.

В его келье, как по инерции звали свои комфортабельные номера кореллианские джедаи, было немало безделушек и ценных вещей – хотя, казалось бы, она предназначалась только для отдыха и сна – джедаи подчёркнуто отказывались не только от личной собственности, но и от личной жилой площади, не желая привязываться к ней, не давая ей забираться в свой разум и манипулировать желаниями. Сосредоточенность и мысли – они могут быть только о главном. Важном.

Но столь недешевый и удобный стул нашелся… Возможно, я слишком придирчив – удобство напротив не будет отвлекать от важного, и крайний, дремучий аскетизм джедаями осуждается в той же мере, как и стяжательство. Но мысль о том, что стульчик этот из полированного бронзия с адаптивной поддержкой спины стоил как мой тяжелый полутораручный меч, я из головы выкинуть не мог.

В этот момент я напомнил себе, что привержены разумному аскетизму лишь настоящие джедаи, не держащие своих кореллианских «коллег» за равноправных братьев Ордена. Поэтому «келья» эта и была под стать «храму». Высокий потолок, дорогая электронная периферия, кондишен как на элитном звездолете. Рабочая обстановка, скромная только на вид: на ней, в действительности, не экономили. Было в этом что-то неправильное – отталкивающие своими лишними и ненужными смыслами, сбивающее с толку, отвлекающее внимание от выбранного Пути.

Во мне на миг зародилось желание посетить для сравнения корусанский Храм джедаев, но я грубо, цинично его подавил: с желаниями следует быть осторожным.

– Ушёл. Бегать, увы, не получается, – усмехнулся я, пристукнув увесистой тростью. – Не могу здесь находиться. Душно. Всё же я обещал участвовать в одной образовательной программе, но не жить здесь.

– Тебя хотят убить. Весьма влиятельные разумные, насколько я понимаю, – попытался было вразумить меня джедай.

– Не секрет.

– Могут покушаться на тебя, а пострадает кто-нибудь другой... Я даже спорить об этом не хочу, знаю, что тебе плевать на окружающих.

Я удивлено вскинулся, желая уже возразить, но джедай не дал мне это сделать.

– Да, конечно, не плевать… но ровно настолько, насколько это касается и тебя самого. Но тебе действительно безопаснее находиться в храме, – сказал Бода.

– Безопаснее? Не знаю. Не уверен. Мои недоброжелатели не отрекутся от своих намерений и после того, как я покину этот… «храм». А это, рано или поздно… так или иначе, случится. Поэтому не вижу смысла таиться здесь от убийц, – я натянуто, фальшиво улыбнулся, находя в происходящем не столько отрицательное или положительное, сколько безнадежно надоевшее.

Бода насупился – я продолжил:

– И, что особенно приятно, наши взаимоотношения – самые искренние из всех возможных: попытки нагло лгать или обманом убедить меня, что их интересы важнее моих, не увенчались успехом. Теперь мы жаждем уничтожить друг друга. Чистый конфликт, предельная его форма – невозможность совместного бытия в одной версии вселенной.

Причём, если у них ничего не получится – значит, мой, как принято его называть, выбор, заключающийся в том, чтобы не подчиняться чужим требованиям, писанным и нет законам, был разумным, то есть выгодным для меня, отвечающим моим целям, и я верно оценил свои возможности. Если же меня умертвят – выходит, я сам был не прав, идя на конфликт; моё поведение было неоптимальным, мне суждено пасть жертвой собственной неосмотрительности…

Вот сейчас мы это и выясним. Будь исход моих поступков совершенно непредсказуемым, подчиняйся он только слепым вероятностям, этот острый эксперимент, лишенный возможности оценить вероятность того или иного исхода, ничего не скажет. Независимо от того, куда всё же повернётся ситуация. Игра в лотерею – всегда неразумный поступок, даже в случае выигрыша. Как бы кто ни думал…