Принцип Полины

Мы побежали за ней в кухню. Старый игрок в гольф с безупречной, волосок к волоску, укладкой, в шотландском шарфе и черном кашемире, говорил в микрофон, который протягивали ему через дверцу машины:

— …и я с прискорбием констатирую, что снегоуборочные службы Сен-Пьера, в отсутствие всякого предупреждения о забастовке, перекрыли мне, как видите, доступ в книжный магазин Вуазен, где я должен был возглавить культурное мероприятие, о намеренном срыве которого заявляю с искренним возмущением!

— Итак, только что в прямом эфире, — затараторил ведущий, — был Робер Сонназ, президент Генерального совета, который «по горячим следам» обвинил, я цитирую, снегоуборочные службы, воспрепятствовавшие вручению литературной премии, жюри которой, как нам стало известно из достоверных источников, возглавляет один из близких к нему людей, находящийся в данный момент в камере предварительного заключения. А теперь о погоде…

— Мэр — социалист, — с убитым видом пояснила Полина.

— Снегоуборочные службы подчиняются Генеральному совету, а не мэрии! — возразила хозяйка. — Я возмущена! Так-то он выражает свою поддержку Максиму? Выдавая себя за жертву?

Она так яростно выключила старенький телевизор, что задрожал деревянный корпус.

— Вот вам и целая глава, — тихонько шепнула мне Полина в утешение.

Мадам Вуазен повернулась ко мне и наградила увесистым тычком в плечо, точно тренер, подбадривающий нокаутированного боксера.

— Ну и плевать мы хотели на политиканов и журналюг! У нас остаются читатели, им буфет и достанется. Живо, пошли расчищать!

* * *

Через сорок минут доступ к книжному магазину был снова свободен. Никто не пришел.

Пока мы отогревались у конвектора, мадам Вуазен попробовала расшевелить людей по телефону, но связи не было: под тяжестью снега где-то оборвались провода. За несколько часов ожидания мы съели крекеры, овощи, торт. Опустошили бутылку вермута. Потом начали все убирать. Мой престиж медийного лица больше не был препятствием, и я получил право вымыть посуду.

— Мне так неудобно, — сокрушалась мадам Вуазен, протягивая мне блюда, которые я ополаскивал и передавал стоявшей с полотенцем Полине. — Хуже унижения в моей жизни не было.

Я отвечал, что познакомился с интересными людьми, значит, не зря приехал. И это не была дежурная вежливость. Но я плохо представлял себе, как будут развиваться события дальше.

На улице снова выросли сугробы, а магазин обрел свой обычный вид. Полина уединилась, чтобы поработать с книгой по компьютерному программированию на английском языке. Я ненавязчиво покружил вокруг нее, но она так и не подняла головы. Я подписал проданные экземпляры — она выполнила свои обязанности хостес. Теперь я был для нее автором Максима, не больше.

Я прижался лбом к застекленной двери. Уже темнело, снег все шел, там и сям зажигались оранжевые фонари. На проспекте не было ни одной машины. Я вернулся к мадам Вуазен, которая смотрела по телевизору очередное расследование комиссара Мегрэ.

— Надеюсь, вы сохраните о нас не самые плохие воспоминания, — сказала она после финальных титров.

Я уже начал собираться на вокзал, и тут пришел ее спутник. Вдобавок к своей пенсии железнодорожника он подрабатывал зимой на горнолыжном подъемнике. Ему понадобилось два часа, чтобы спуститься в городок. Я отдал ему его книгу. Он поблагодарил за теплую дарственную надпись и сказал, что из-за снежных заносов в районе Амберье поезда не ходят.

— Я сниму вам номер, — решила мадам Вуазен. — Вы тоже не поедете в Гренобль автостопом, Полина.

— Хорошая новость: телефон заработал! — радостно сообщил Раймон, протягивая ей трубку.

После десяти минут бесплодных переговоров пришлось смириться с очевидностью: из-за застрявших поездов и заносов на дорогах все гостиницы в радиусе двадцати километров переполнены.

— У меня есть раскладная кровать, — успокоила меня мадам Вуазен и, повернувшись к Полине, добавила на одном дыхании: — И надувной матрас.

Полина неуверенно покосилась в мою сторону, и в животе у меня заныло. Я не подал виду, держа фасон перед хозяевами. Дескать, ничего не поделаешь, я готов.

* * *

«Вестин» — дорогой отель, прячущийся под аркадами улицы Кастильоне, между садом Тюильри и Вандомской колонной.

— В номере никого нет, — говорит портье, вешая трубку. — Желаете оставить записку, мсье?

Я отвечаю, что подожду в баре. Он показывает мне дорогу. Иду по застекленной галерее вдоль патио, где за столиками вокруг фонтана с ангелочком сидят американские пацаны и женщины-арабки с закрытыми лицами и поглощают завтрак, достойный стола фараонов.

Останавливаюсь перед латунной табличкой «Бар Тюильри». Прислонившись плечом к дверному косяку, смотрю на красные кожаные кресла, расставленные полукругом, и пустые диванчики. Хочу ли я, нужно ли мне подвергнуть мои воспоминания испытанию настоящим? Еще не поздно отступить, вернуться назад.