Принцип Троицы

— Елизавета Андреевна, мне неприятно вам это говорить, но нередко черепно-мозговые травмы негативно влияют на психику, — стараясь быть мягким, произнес хирург. — Анализ МРТ, как я уже вам говорил, выявил наличие аномалий в мозгу вашего сына. А только что Виктор Александрович разобрал очень дорогой физиотерапевтический прибор, доступный только для пациентов ВИП-палат, — преувеличивая ценность аппарата, бурчал в усы Семен Ефимович. — Я вынужден включить его стоимость в счет… и вызвать для консультации психиатра…

— Вы думаете, что мой сын сходит с ума?!

— Я ничего не хочу утверждать, но понаблюдайте за ним сегодня внимательнее, — шевелил хирург пышными усами, которые показались женщине приклеенными, настолько самостоятельно они выглядели на красноватом лице неравнодушного к выпивке доктора, — в любом случае, консультация специалиста лишней не будет. Вашему сыну нелегко пришлось…

— Да, — произнесла мать, вспоминая вчерашний день, — если надо, то надо. Но, Семен Ефимович, вы уверены, что рака нет?

— По нашим данным — нет, — развел руками врач, — хотя, судя по полученной из онкологического диспансера истории болезни, опухоль была. Смотрите сами, вот томограмма, сделанная почти две недели назад. Здесь отчетливо виден тумор на эпифизе, — Семен Ефимович хотел было показать пальцем, но передумал и воспользовался ручкой. Он обвел темное пятно опухоли на одном снимке, затем положил рядом другой и ткнул тупым концом ручки в изображение, похожее на крошечную сосновую шишку. — А здесь видите: опухоли нет, но железа увеличена до невероятных размеров… Кстати, анализ крови тоже изменился…

— Семен Ефимович, — взмолилась актриса, под шелковой блузой по спине катились ледяные капли пота, — только скажите! Это опасно для жизни?! Он будет… жить?!

— Я не знаю, — покачал головой врач, — не знаю. Всё неопределенно. Нужны обследования.

— Пожалуйста! — умоляла женщина, чувствуя себя раздавленной. — Семен Ефимович! Что угодно… делайте что угодно! Только спасите моего сына!

— Мы постараемся, — закряхтел врач, и снова усы пришли в самостоятельное движение, — но медицина не всесильна, особенно, когда мы не знаем, с чем бороться!

— Пожалуйста… пожалуйста! — повторяла безутешная мать. — Я прошу вас, сделайте что-нибудь!

— Успокойтесь, Елизавета Андреевна, рака нет, и это само по себе неплохо! — увещевал хирург. — С остальным как-нибудь разберемся. Хотите чаю? — внезапно предложил он.

— Нет, благодарю, — отказалась актриса, пытаясь взять себя в руки. — Я лучше к сыну пойду.

— Конечно. Ему нужна сейчас ваша поддержка, — согласился врач, — а я всегда к вашим услугам!

— Спасибо, — тихо ответила женщина и вышла в коридор. Прикрыв дверь, она прислонилась к стене, чувствуя слабость в коленях. В страшной реальности на женщину тяжелыми комьями навалилось чувство вины. У нее никогда не было времени на сына, а теперь, может быть, у него совсем не осталось времени ни на нее, ни на собственную жизнь. Надо сейчас идти и улыбаться, поддерживать Витю хоть как-нибудь, но, на самом деле, больше хотелось проснуться и узнать, что все это только привиделось, и тогда, вздохнув спокойно, включить воду в ванной, повторяя, как молитву: «Куда ночь, туда и сон!»…

Но нет, не убежать и не проснуться: вот больничный коридор, по которому снуют врачи и пациенты, а там, чуть подальше палата, в которую она должна зайти бодро и не показать, что ее разрывает отчаяние. «Сейчас. Сейчас, — уговаривала она себя, — еще минутку… Я соберусь».

Елизавета Андреевна выпрямилась и направилась к палате. Она зашла в женский туалет, чтобы поправить у зеркала прическу и освежить макияж. Актриса растянула губы в улыбку, сначала искусственную, потом естественнее, тряхнула завитой головой и ровной походкой пошла к сыну, готовая к новой роли.

* * *

— А, мам, это ты? — обернулся на шум открывающейся двери Виктор. — Слава Богу!

— Я, Вить! Как ты? — улыбалась мама, заходя к нему. Внешне спокойная и подтянутая, она еле сдерживалась, чтобы не броситься к сыну и не схватить его в охапку, как ребенка.

— Я в порядке, — пробурчал он, продолжая привинчивать что-то, — тебе, наверное, уже доложили?

— Точно, — печально вздохнула она, — сказали, ты безобразничаешь.

Виктор поднял глаза, вглядываясь в лицо матери:

— Это целесообразно. Ты теперь знаешь…?

— Да, — Елизавета Андреевна коснулась руки Виктора, — ты, как и я, предпочитаешь все хранить в секрете.

Он пожал плечами, ничего не ответив.

— Ты еще на меня сердишься? — осторожно спросила мать.

— Да нет, — он чуть качнул головой и поморщился.

— Больно? — обеспокоилась Елизавета Андреевна.

— Не волнуйся, мне только что укололи обезболивающее. Сейчас пройдет, — Виктор снова отвернулся к аппарату, манипулируя над ним, как над старым знакомым.

Она погладила сына по плечу:

— Хочешь поговорить со мной?

Миллер долго молчал, а потом, наконец, попросил:

— Не говори бабушке.

— Хорошо, — согласилась актриса, — я и не собиралась.

— Как она?

— Прибаливает понемножку. Как узнала о твоей аварии, слегла с давлением. Все рвется сюда, но я не пускаю.