Природа и человек в древнем Египте

Выполним простой расчет. При максимальной продуктивности земли в фараоновском Египте, равной 10 хар зерна с 1 аруры пашни[70] [см., например: Виноградов 1969], урожай с площади 110 км² (40219,4 аруры) составляет до 29231460 л. Исходя из того, что норма индивидуального потребления работника-гуруша в древнем Двуречье оценивалась в 2 сила [Gelb 1965, р. 232–233] — ок. 1,5 л [Дьяконов 1983, с. 180] зерна в день (или 547,5 л в год) и полагая, что древнеегипетский рацион не мог принципиально от нее отличаться, устанавливаем ориентировочную (без учета семенного фонда, непредсказуемых потерь урожая и прочих подобных расходов) предельную численность взрослого мужского населения, которое были в состоянии ежегодно прокормить вновь освоенные земли Фаюмского оазиса на пике своей производительности: 53391 человек. Совершенно очевидно, что речь в данном случае может идти о снабжении продовольствием не всех жителей страны, а лишь сравнительно ограниченного контингента, за каковой наиболее логично принять обитателей царского "домена", сложившегося в районе Фаюма при основанной здесь столице среднеегипетского государства. В связи с этим возникает подозрение, что прогрессивный фаюмский опыт ирригационного земледелия XII династии был приурочен в первую очередь, если не единственно, к нуждам столичного околотка: оазис с его многоводным озером, которое только и позволяло создать искусственно регулируемую оросительную систему, обеспечивал царям в сравнении с номовой знатью исключительно выгодные условия для наращивания своего экономического, а вслед за тем и политического могущества, что было весьма актуально в кризисную эпоху Среднего царства, когда номархи Египта, привыкшие к самостоятельности, не отличались покорностью суверенам. Случайно ли, что номаршая воля резко пошла на убыль именно при Сенусерте III — Аменемхете III [Перепелкин 1988а, с. 410; Lorton 1995, р. 352], которые довели до конца гидротехнические работы в Фаюме? Благоустроенный, разбогатевший Фаюмский оазис, несомненно, мог стать материальной основой укрепления авторитета фараонов и восстановления в Египте порядков, близких самодержавным.

Выскажем еще одно соображение. Продуктивность земледелия в столичном округе, который обслуживался ирригационной системой Фаюма, зависела от водных ресурсов оазиса. Для их поддержания на должном уровне ежегодно на протяжении шести месяцев Меридово озеро подпитывалось водой Нила [Геродот, II, 149]. Обеспечить бесперебойность этого цикла государство едва ли сумело бы, не покончив с произволом водопользования в Долине южнее Фаюма. Иными словами, в интересах царей было пресечь стихийное рытьё и эксплуатацию в верхнеегипетских номах каналов для орошения "высоких земель", установив над этой отраслью хозяйства свой жесткий контроль, номархов же низведя до положения чиновников государственной администрации, отвечающих за слаженность функционирования всех звеньев теперь уже действительно единой ирригационной сети страны. Таким образом, сооружение фаюмского гидроузла XI–XII династиями, возможно, создало своего рода объективную предпосылку эскалации вмешательства фараонов в дела "провинций" вплоть до ликвидации сословия номархов-вотчинников, ибо реальная власть в древнем Египте была неотделима от права полномочно распоряжаться средствами ирригации. С этой точки зрения технологический переворот в ирригационном земледелии в эпоху Второго социально-экологического кризиса выглядит как один из важнейших этапов перехода фараоновской цивилизации к "империи" Нового царства.

"Вочеловеченье" фараона как признак идеологического перелома эпохи Второго социально-экологического кризиса: социоестественная гипотеза

Качественные перемены, произошедшие в политическом, административно-хозяйственном и технологическом укладе древнеегипетского общества в процессе бифуркации Второго социально-экологического кризиса, непременно должны были затронуть такую сферу общественного сознания, как идеология. Постулируя это, мы вместе с тем ступаем на довольно зыбкую почву, поскольку современное толкование источников, освещающих соответствующие черты менталитета древних египтян, сопряжено с известными трудностями и едва ли может претендовать на полную объективность. Поэтому сразу оговоримся: нижеследующий сюжет излагается нами в качестве не более чем умозорной реконструкции, к тому же не претендующей на всецелый охват проблемы.