Природа хрупких вещей

Мартин поднимает глаза от тарелки. Видимо, за последнее время они с Кэт привыкли есть молча. Мартин едва заметно улыбается, и это вряд ли можно считать приглашением продолжить разговор, но я просто не могу сидеть до конца ужина в тишине. Я начинаю рассказывать Мартину и Кэт об Ирландии. Рассказываю о доме на холме, где жила бабушка, о хижине нашей семьи, расположенной ближе к морю, о тысячах оттенков зеленого цвета на склонах холмов и в полях. Рассказываю о своих любимых блюдах, которые готовила бабушка, — таких как копченый угорь с яблочной глазурью и сладкий бармбрак[3]

После ужина мы переходим в гостиную и, устроившись у камина, приступаем к десерту. Это кусочки пирога со специями, который испекла для нас миссис Льюис. Я рассказываю, как в детстве мы с братьями ходили по причальной стенке: с одной стороны небольшие волны полизывали скользкие камни, с другой — покачивались на воде, натягивая швартовые канаты, ярко раскрашенные рыбацкие суда. А впереди перед нами вырисовывался маяк — белая, как снег, высокая башня с яркими сигнальными огнями. Рассказываю, как прелестно звенели колокола приходской церкви городка Донагади в рождественское утро, и мне никогда не надоедало их слушать. Я вспоминаю только счастливые мгновения, то, о чем скучаю.

Часы в гостиной бьют восемь раз, и Мартин говорит, что Кэт пора спать.

— А я начну поднимать наверх сундуки и чемоданы. — Он берет вещи Кэт и заносит в первую от лестничной площадки комнату второго этажа. Мы с Кэт следуем за ним. Девочка входит в комнату медленным, неуверенным шагом, почти как лунатик.

— Кэт, можно я тебя уложу? — спрашиваю я.

Немного поколебавшись, она кивает. Мартин уходит за остальными вещами.

Прежде это была комната сыновей врача, на что указывают два одинаковых покрывала с рисунком в виде игрушечных солдатиков, а также две лошадки-качалки в дальнем углу. Убранство надо как-то изменить. Пятилетняя девочка не может чувствовать себя здесь уютно.

Я помогаю Кэт переодеться в ночную сорочку, которая тоже ей тесна и коротковата. Девочке нужны новые платья; с тех пор как ее мама заболела и умерла, Кэт подросла, а Мартин, должно быть, этого не заметил.

— Пожалуй, надо купить тебе несколько новых нарядов.

Вешаю ее платье в шкаф вместе с другими платьями из сундука; их всего с полдюжины, и все они ей малы. На дне сундука фотография в овальной рамке. Портрет красивой женщины: золотистые волосы, светлая кожа, нос — такой же, как у Кэт.

— Это твоя мама?

Беру в руки фотографию, чтобы лучше рассмотреть лицо, и затем перевожу взгляд на Кэт. Девочка сидит на одной из кроватей, наблюдая за мной.

Она кивает в ответ, и на ее лицо словно опускается вуаль печали. О, как же я хочу, чтобы Кэт со мной заговорила.

— Я знаю, каково это — тосковать по тем, кого любишь. — С фотографией в руках я подхожу к кровати, на которой сидит Кэт. — Это самая страшная мука на свете. Несколько лет назад с моим папой произошел несчастный случай, он умер и тоже вознесся на небеса. Как и твоя мама. Я очень по нему скучаю.

Кэт по-прежнему смотрит на меня, но я замечаю в ее печальных глазах проблеск интереса.

— Давай положим фотографию твоей мамы под подушку, и ты будешь на ней спать? Словно твоя голова покоится у нее на коленях? Хочешь?

Девочка кивает, забирается в постель и ложится. Я подсовываю фотографию ей под подушку.

— Ты молишься на ночь? — спрашиваю я, укрывая ее одеялом до подбородка. В комнате холодно, хотя газовый камин отбрасывает вокруг оранжевые блики. Девочка качает головой. — Давай я прочту одну молитву за нас обеих? Не возражаешь?

Кэт в ответ лишь моргает.

— Моя мама часто читала ее вместе со мной. Закрывай глазки.

Кэт повинуется.

Я тоже закрываю глаза и произношу англиканскую молитву, которую помню наизусть, потому что тысячу раз читала ее с мамой на ночь в Донагади:

— Боже милостивый, услышь молитвы Твоих людей, обращенные к Тебе; сделай так, чтобы мы знали и понимали, как нам дóлжно поступать, благослови и дай нам силы точно исполнить то, что следует, через Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

Я поднимаю веки и вижу, что глаза Кэт уже открыты. Она таращится на меня почти что в изумлении. У меня в глазах щиплет от необъяснимых слез.

— Спокойной ночи. — Целую девочку в лобик и быстро встаю с кровати, чтобы выключить свет. В дверях вижу Мартина. Он стоит, прислонившись к косяку; руки сложены на груди. Вероятно, все это время Мартин наблюдал за нами.

— Спокойной ночи, Кэт, — говорит он, затем заходит в комнату и гасит камин.

Мы выходим. Мартин затворяет за нами дверь.

— Может, оставить дверь приоткрытой? — предлагаю я. — Вдруг она на новом месте испугается темноты?

— Незачем, — звучит короткий ответ.

Мы спускаемся на первый этаж. Чемоданов и сундуков в прихожей уже нет. Занимаем в гостиной свои места: Мартин садится в кресле, я — напротив, на диванчике, что стоит ближе остальных к камину.

— Я наблюдал, как ты общаешься с Кэт. Такое впечатление, что ты когда-то была матерью. — Его слова звучат почти как комплимент, но меня они больно задевают.

— Я же говорила: мне случалось присматривать за соседскими детьми.