Природа хрупких вещей

Мы уходим, но вскоре снова попадаем в длиннющую очередь, чтобы получить три билета на поезд. Когда подходит наша очередь, выясняется, что билеты на сегодняшние поезда, идущие в южном направлении, уже кончились. Нам достаются билеты на поезд, который отправляется утром следующего дня. Добрая женщина у выхода сообщает нам, что мы, если хотим, можем переночевать в Первой пресвитерианской церкви: там на церковных скамьях устроили спальные места, а местные прихожанки готовят еду на всех, кто обретет приют в храме. Мы идем туда.

В церкви трудно найти укромный уголок, но нам удается устроиться на скамейке заднего ряда, где, по крайней мере, мы не у всех на виду. Едва располагаемся, Белинда принимается кормить грудью дочурку. Я невольно любуюсь ею. Как же это красиво! От такой красоты у меня самой даже грудь наливается. Вокруг полный хаос, а малышка делает то, что ей положено. Сосет грудь, лежа на руках у Белинды, которая сидит на жесткой скамье в церкви, до отказа забитой беженцами. То же самое малышка делала бы, если б находилась и во дворце. В ее крошечной вселенной безоблачно, ничего из этого кошмара не сохранится в ее памяти. Пока Белинда, Кэт и Сара отдыхают, я застирываю пеленки под краном на улице и развешиваю их на раскидистых ветвях боярышника. На ужин у нас тушеное мясо с клецками, на десерт — яблочный пудинг с сухарями. О, как же великолепна эта простая еда!

Утром мы просыпаемся. Будь это любое другое воскресенье, сейчас церковь была бы уже заполнена нарядными прихожанами. Но сегодня священник просто ходит между скамьями, приветствует грязных беженцев, читая молитвы над теми, кто его об этом просит. Через час после завтрака мы идем на вокзал и в переполненном зале ждем нашего поезда на Сан-Хосе. В столь непотребном виде, как сейчас, садиться на поезд мне еще не доводилось. Я уже неделю не мылась и не причесывалась; на мне — та же грязная одежда, в которой пришлось спешно покинуть павильон четыре дня назад. Смотрю на других пассажиров. Они выглядят не лучше. А некоторые — даже хуже. Есть несколько пассажиров, уплативших за билеты. Эти люди опрятные и ухоженные, и на остальных они взирают с жалостью.

Мы занимаем свои места в вагоне, и я вижу на сиденье кем-то оставленную местную утреннюю газету. На первой полосе — заметки о землетрясении и пожарах в Сан-Франциско. Более шестисот тысяч погибли или пропали без вести. Не менее тысячи получили увечья. Большинство из них перевезены в больницы вне зоны пожаров, но некоторые до сих пор находятся на лечении в лагерях беженцев — таких как парк «Золотые ворота» и Президио. Десятки тысяч эвакуированных остались без крова, им некуда возвращаться. Пятьсот кварталов Сан-Франциско общей площадью четыре с половиной квадратные мили уничтожены. Пишут, что пострадал не только Сан-Франциско. К северу от полуострова, в Санта-Розе, разрушения, пожалуй, даже более масштабные, чем в Сан-Франциско, учитывая, что этот город по размеру меньше. В Стэнфордском университете обвалились крыша и потолок мемориальной церкви. Разрушена государственная больница Эгньюс, расположенная ближе к Сан-Хосе. В ней погибли более сотни пациентов и медицинских работников. Подземные толчки ощущались от самого Орегона на севере до Лос-Анджелеса на юге.

Поезд, пыхтя, отходит от вокзала. Я откладываю газету в сторону. Не хочу больше читать об ужасах землетрясения и пожаров. Мне достаточно известно об их последствиях, и в том, что касается меня лично, я надеюсь, они сделали свое черное дело. Мягкие сиденья намного удобнее церковных скамеек, на которых мы ночевали, и очень скоро все вчетвером мы засыпаем.

Час спустя я пробуждаюсь. Мы подъезжаем к Сан-Хосе. В центре города вижу несколько зданий, осевших от подземных толчков; некоторые дома сгорели в пожарах, наверняка, из-за поврежденных газопроводов. Но выгоревшие участки невелики и изолированы от остальных кварталов. Видимо, местные пожарные имели доступ к воде. Мы пересаживаемся в поезд, идущий в обратном направлении, в сторону Сан-Матео. Ехать еще около тридцати миль. Поезд покидает Сан-Хосе, за окном городской пейзаж сменяют холмы и пастбища. Эта простая природная красота так непривычна для глаз, уже много дней видевших только руины и людское горе. Мне было досадно, что до дома Белинды приходится добираться столь извилистым, сложным маршрутом, но картины сельской жизни за окном действуют на меня умиротворяюще.