Природа хрупких вещей

— Я погрузилась в пучину печали, — возобновляет свой рассказ Кэндис. — Я любила малютку. Мартин думал, что я буду скорбеть меньше, если мы родим другого ребенка. Мы жили в его маленьком домике на территории конюшни, и я наблюдала за своими бывшими друзьями: как они, разодетые, развлекались, смеялись, радовались жизни. Сама я сомневалась, что когда-нибудь опять смогу улыбаться. Казалось, на свете есть только один человек, которому я небезразлична, — Мартин. И я поверила, что другой ребенок заполнит разверзшуюся во мне жуткую пустоту. Когда снова забеременела, была на седьмом небе от счастья. Своего второго мальчика я выносила до конца, но он родился мертвым. Не сделал ни одного вдоха.

Я стискиваю руку Кэндис, напоминая ей, что я рядом, ведь сейчас она заново переживает те страшные, умопомрачительные мгновения, когда осознала, что дитя, которое она с таким трудом произвела на свет, уже отчалило в мир иной. В ее надтреснутом голосе я слышу боль, которая не притупляется со временем, а просто уходит в тень, — беспощадный призрак, всегда маячащий у тебя за плечом. Стоит чуть повернуть голову, и ты упираешься в него взглядом. Эта боль тяжела, холодна и бесцветна, как мрамор.

— Сочувствую вашим утратам. Искренне сочувствую, — говорю я.

— Я рухнула в пропасть, — монотонно продолжает Кэндис, очнувшись от душераздирающих воспоминаний. Такое впечатление, будто она отстраняется от того, о чем рассказывает, будто говорит не о себе. — Мне все стало безразлично. Безразлично, что мы наконец-то стали ежемесячно получать деньги из доверительного фонда, оставленного бабушкой, и смогли переехать в более приличный дом. Мне даже было все равно, что я опять забеременела и родила, да поможет мне Бог, и на этот раз ребенок выжил. Чудесная девочка. А мне было все равно. Мартин часто не ночевал дома, от него пахло чужими духами, а мне до этого не было никакого дела. — Она смотрит на Кэт, спящую неподалеку от нас. Девочка похожа на ангелочка. — Я была ужасной матерью для моего маленького Котенка.

— Вовсе нет. — Я поглаживаю ее по руке.

— Да, ужасной. Она хотела лишь одного — чтобы я ее любила. А мне казалось, что я выхолощена, ничего не способна ей дать, и она ничего не получала.

— Она знает, что вы ее любите. Всегда знала. Я в этом уверена.

— Не может быть. Я же бросила их. Бросила их обоих. Перед самым днем рождения Кэт. Ей исполнялось четыре года. Я… я просто… хотела исчезнуть. Пошла на пляж у Венис-Мидуэй, собиралась войти в океан и просто идти и идти, пока вода не сомкнется надо мной…

Ее голос постепенно затихает. Я почти верю, что она позволила морю унести ее. Но вот она, рядом со мной.

— А потом? — мягко допытываюсь я.

Кэндис моргает, долго и медленно, словно ее вытащили из пенящегося прибоя.

— На берегу были люди, они курили опиум и меня пригласили… в свою компанию. Предложили выкурить с ними трубку. И разделить все остальные радости. Я согласилась. Отдавалась всем, кто меня желал. Спала со всеми, кто хотел со мной переспать. Мне казалось, это более легкий способ раствориться, нежели войти в океан и утонуть. И у меня получалось. Я таяла, с каждым днем все больше и больше. Уже почти исчезла.

— Но что-то произошло? — спрашиваю я. Ведь что-то же ей помешало.

Она долго подбирает слова и наконец отвечает:

— От одного из своих приятелей по клубу отец услышал, что меня видели в компании каких-то подонков, как он выразился. Отец нашел меня, привел домой. Домой к Мартину. А Мартин даже не искал меня.

Кэндис тяжело вздыхает. Я вижу, сколь изнурителен для нее этот разговор.

— Эту болезнь, что теперь убивает меня, я подцепила в одном из переулков близ Венис-Мидуэй. — Она невесело смеется. — Так что, как видите, я все-таки исчезаю. Добилась того, чего, как мне казалось, я хотела.

И я опять стискиваю ее руку. Это все, что я могу. Сделанного не исправишь. Не в моей власти вернуть ей мужа, умерших детей, здоровье, впустую растраченные годы, которые она могла бы посвятить Кэт.

— Для мамы это был… сильнейший удар. Она не выдержала. — Из горла Кэндис рвется всхлип. — Ей было невыносимо видеть меня такой, какой я стала. Меньше чем через полгода она умерла. Я разбила ей сердце.

— Зря вы себя вините.

— Нет, не зря. Это я виновата в ее смерти.

Кэндис на время умолкает. Страдальчески закрывает глаза, прячась от своего горя, от чувства вины.

— Теперь, конечно, все стало понятно, — через пару минут, не разжимая век, произносит она безжизненным голосом.

— Что именно?

Кэндис распахивает глаза и смотрит на спящую Кэт.

— Мартин хотел, чтобы я покончила с собой. И ему было на руку, что я слегла с чахоткой. Если уж не самоубийство, так пусть хоть так. Поэтому он был против того, чтобы я отправилась в лечебницу. Ему было нужно, чтобы я поскорее умерла. Ведь Кэт оставалась с ним. Ей отойдет моя собственность в доверительном управлении.

Я знаю, что она права, но вопросы все равно остаются. Непонятно, почему Мартин уехал из Лос-Анджелеса. Зачем разместил объявление.

— Как вы думаете, почему он сбежал с ней в Сан-Франциско?

Кэндис задумывается.