Природа сенсаций

я умею это делать, объяснил дмитрий борисович, научили в америке, так случилось, что многократно уходил я от тамошних сил полиции

я много бывал в притонах, продолжал дмитрий борисович, в массажных салонах, где мне прислуживали мастера своего дела, по документам фбр я был фазан, он же павлин, он же неуловимый, я и действительно был неуловим, но я ни на шаг не мог приблизиться к своей цели, она была проста — мильярд, затем праздник на все, купить весь город, чтоб уж никому отказу не было, а то ведь америка гулять не умеет, правительство, еще я думал, куплю с хорошим климатом, самоа какое, ничему не суждено было сбыться

эх, дмитрий борисович, сказал капитан, ведь мне немало пришлось попотеть за правду, а тебе все само в руки пришло

нет, капитан, мой дар был бесполезен, как сама жизнь

это наша-то жизнь бесполезная, возмутился капитан, мальчонкой пришел я в органы, это с годами уж обстрелялся, заматерел

и наша, и их, сказал дмитрий борисович, и чья угодно, есть только

он вдруг замолк

нет, ты послушай, сказал капитан, у меня ведь тоже своя история

он кашлянул и начал рассказывать

вот, значит, я и говорю, пришел юнцом, был полон идеализма, души, это впоследствии, со временем, стал задумываться, взял в руки библию

библию, спросил дмитрий борисович

библию, ответил капитан синдюков

а хотите, мы уйдем с вами отсюда, предложил дмитрий борисович, только тогда уж мы оба будем вне закона

что ж, сказал капитан, лады

дмитрий борисович застучал в дверь, подзывая охранника

только вы не смотрите, сказал он капитану, это жестоко

о здоровье моем заботитесь, усмехнулся капитан

не хотите — как хотите

нет уж, давайте

откройте, кричал дмитрий борисович, откройте

открыли

что такое, спросил охранник, человек с редкими белыми усами

а вот что

и дмитрий борисович стал менять лица, глядя ему в глаза

он сделался сталиным, потом пушкиным, потом мерилин монро

охранник потянулся к пистолету

дмитрий борисович сделался полковником елизаровым и крикнул

молчать

стоять

лежать

охранник лег

тогда дмитрий борисович совершенно убрал лицо и застыл в промежуточной фазе

он знал, это действует беспощадно

охранник вырубился

дмитрий борисович сделал лицо охранника и сказал капитану

ну, пошли

на проходной их спросили

петров, ты что так вырядился, где форма твоя

полковник приказал тайком доставить задержанных, сказал дмитрий борисович, ты, свиридов, помалкивай

дмитрий борисович и капитан синдюков шли по быстрой мостовой

вечерело

через час в дверь кабинета полковника елизарова постучали

вошел генерал поливанов

полковник елизаров вскочил

полковник елизаров, сказал генерал поливанов, мне надо доставить захваченные деньги в банк

***

через час в дверь комнаты, где дремала гс, вошел дмитрий борисович с чемоданом

проклятые деньги, сказал дмитрий борисович

что там у тебя, спросила гс

семь миллионов банкнот, сказал дмитрий борисович, все нарезаны мелко, и палец косозубого, он откусил его по воровскому обычаю, в знак верности, теперь он будет тебя охранять, если что, только покажи палец

а ты, спросила гс

теперь уже поздно, сказал дмитрий борисович, теперь все, а было, было, был шанс

что ты будешь делать теперь, спросила гс, перебирая и помешивая воровским пальцем деньги в чемодане

я не пробовал еще только одно лицо, сказал дмитрий борисович

он вышел в дверь

гс вышла на крыльцо и посмотрела ему в спину

дмитрий борисович шел к церкви

больше его никто никогда не видел

ОДИНОКАЯ РАБОТА

— Понимаешь, старик, у нее нет вкуса, — сказал Ягофаров.

— Скуса-то? Скуса у ей нет, это точно, — согласился Макс.

Была середина дня, два сравнительно молодых человека сидели в закусочной, раскачиваясь каждый на свой лад на пластмассовых стульях.

— Вот, например, — продолжал Ягофаров, — она как-то выучила наизусть кусок из романа Кортасара. Я ничего не говорю ни про роман, ни про Кортасара — кусок и кусок, заучила и заучила. Только ей, конечно, не стоило говорить, что она именно заучила — специально то есть. Эти секреты никто не раскрывает — что он там от души запомнил, а что по воображаемой обязанности. И она при всяком удобном и неудобном случае лепила — и так недели две: «А помнишь, как у Кортасара? А помнишь, что у Кортасара? На этот счет Кортасар так сказал…» и тому подобное — при этом передергивала, конечно, безбожно. За это, конечно, ее грех осуждать — все мы то и дело что-нибудь да выдергиваем из одного контекста и ставим в другой, в свой. На это ума хватает…

Он помолчал.