Природа сенсаций

Однажды вечером пара гуляет вдоль берега.

— Что это? — спрашивает она.

Над осыпающимся земляным обрывом замер небольшой несуразный механизм.

— Похоже, буровой станок, — отвечает герой.

— Надо же, на самом краю. Он не свалится кому-нибудь на голову?

— Нет, если я его не свалю. Хочешь, свалю?

Вот, собственно, роковой момент.

— Он же тяжелый, — говорит девушка.

— Н-ня… — отвечает добрый молодец, — пустяки. Спорим.

И после этого никакие ее «не надо» его уже не удерживают.

Он подходит к устройству (железная труба на четырех ногах), кружится около него, толкает, тужится, находит бревно. Через пять минут механизм без особого шума летит вниз и втыкается трубой в подножие обрыва.

Наутро поселок слегка волнуется. Станок, оказалось, стоит тридцать тысяч, а покорежен изрядно.

Начинают искать. И — парадокс! — находят.

Следователь, сонный, распаренный, приезжает на вездеходе. Нашему герою ничего не грозит, а вот рабочему, станок бросившему у обрыва, — грозит. И уже рабочий непосредственно грозит силачу. Рабочий тоже не слаб, объясняться с ним было бы тяжело.

«Значит, кто виноват, — размышляет ст. лейтенант милиции, местный уроженец, — кто бросил или кто сбросил?»

Дело решено замять, но молодая пара покидает поселок. Тут им стало неуютно.

Перед отъездом любовник бреется и возвращается в оптимальное свое состояние.

Куда они теперь? К месту ли постоянного проживания? Или на другой курорт? Точно неизвестно. Думаю только, что побережье они покинули, поскольку как раз начинался сезон штормов.

Этих влюбленных я больше никогда не видел, а вот море погубило следователя. Дело в том, что штормовые волны (валы) абсолютно подмыли берег, и буровой станок окончательно просел куда-то вниз, после чего его отволокло от берега и засосало в дно. Виноватым посчитали ст. лейтенанта, не сумевшего дать следствию нужный ход. Словом, сонливый сыщик отстранен от работы в милиции и теперь водит в том же поселке грузовой мотороллер. Говорит, что совершенно счастлив в жизни.

Рабочий-буровик остался в бригаде. Его наказали рублем, но несильно.

А пылкие любовники? Все кажется мне, однажды поверну за угол улицы, где живу, и увижу их, вместе выходящих из булочной. Очень бы хотелось, чтоб у них все было хорошо.

КОММУНИКАЦИОННОЕ ОРУЖИЕ

Аппарат был установлен в октябре восемьдесят второго года молодым мастером с каштановыми усами, он пришел около полудня и работал час, высвободив таким образом матери хозяина квартиры всю вторую половину дня. Именно она находилась в квартире, приехав специально с другого конца города, — не потому, что у нее было больше свободного времени, чем у сына, вовсе нет — она работала, она даже руководила людьми, и не потому, что для сына она была готова на всё, наоборот, она сказала:

— Ладно, я помогу тебе, хоть мне и некогда, но потом и ты мне поможешь.

Отношения у них были суровые, по крайней мере внешне — благодаря, впрочем, этому обстоятельству сыну и куплена была квартира; вместе им было тяжко. Но теперь, когда сын уже два года жил один, Элегии Максимовне — так ее звали — хотелось узнать, как именно он живет. Из его слов мало что можно было понять, надо было увидеть самой. Тут случай, сын просил, поскольку никак не мог в этот день уйти с работы, со служебной точки зрения этот его день был строго несвободен.

Э.М. была здесь только раз, когда дом был еще новым и квартира, соответственно, такой же: запах краски, холодные поверхности. Какие тогда были отпечатки владельца? Да никаких. Ковер, каких миллионы, и телевизор. Теперь ковер лежал там же, вычищенный, однако прожженный в трех местах, телевизор стоял в углу комнаты, запыленный и забытый. «Значит, совсем не смотрит, — решила мать, — что же тогда вечерами делает?» Образ жизни сына был для нее некоторой загадкой — два эти года виделись они раза по два в месяц, это самое частое, а поскольку телефона не было, Что можно было понять?

Неприятно было бы увидеть пустые бутылки, или грязь, или разбросанные женские вещи — ничего этого не было. Квартира оказалась только сильно прокуренной и странно мало, как показалось Э.М., прибавившей в вещах. То есть сын купил в добавление к привезенному от матери только пять книжных полок — «Зачем столько?» — думала Э.М., — в трех из которых книг не было, а лежали газеты, сигареты и стоял стакан с карандашами, еще дрянное тридцатирублевое кресло и четыре простых стула. «Вкуса нет никакого», — решила мать.