Приручить Сатану

— Ну, а ты, Дуня? — обратилась Ева к рыжеволосой девушке, сидящей справа от неё. Дуня опустила голову и задумчиво распустила пучок, позволив медным прядям упасть ей на плечи.

— А я всё так же: работаю по-тихонечку, провожу эксперименты, проекты разные… Моя жизнь… В ней мало что поменялось, за исключением одного. Произошло тут одно событие… Давно ещё, совсем давно… Я обязательно расскажу тебе о нём, но только чуть позже, хорошо? Ты обязательно всё узнаешь и поймёшь, но всему своё время.

Странно и одновременно приятно было Еве сидеть спустя четыре года тишины, пустоты и неизвестности в кругу старых друзей: перед поездкой в Ялту она совершенно не представляла, как будет заново знакомиться с ними, о чём они станут разговаривать и будут ли они друзьями, как прежде, но всё произошло очень быстро и незаметно, и вот она уже вовсю болтает с Дуней о всякой мелочи и звонко смеётся с подколов Шута, словно и не было этих четырёх лет.

Ева остановилась пустым взглядом на зеленоватой стене напротив.

«Словно и не было этих четырёх лет».

Словно и не было.

Этих.

Четырёх.

Лет.

Глава 25. Страсти по Матфею

Каким бы смертным ни был человек,

Душа бессмертна, друг, не спорь со мною.

Я прожил на земле не первый век

И много раз встречал жену с косою.

Я полюбить успел холодный взгляд,

По разноцветной жизни вечный траур,

И даже чувство юмора, представь,

Успел понять, ложась в холодный мрамор.

Еве снились похороны. Она стояла в пустой, небогато украшенной церкви напротив открытого гроба, в котором кто-то лежал, однако кто именно, она не видела, потому что лицо умершего или умершей было скрыто полупрозрачной чёрной фатой. В руках Ева держала Библию, почему-то вверх ногами, но переворачивать не спешила; узкие высокие окна где-то под сводом храма практически не пропускали внутрь потоки света. В полумраке Еве иногда мерещились чьи-то движения, словно тонкие худые люди, устав долгое время стоять на одном месте, переминались с ноги на ногу, однако она подносила свечу, и все силуэты сразу же смешивались в единую непроглядную тьму, из которой иногда на девушку смотрели два белых светлячка. Кроме Евы в церкви никого не было; она ещё раз обошла маленькое помещение по кругу, но везде было пусто, словно похороны уже закончились или ещё не начинались; Ева подошла к гробу.

Лицо усопшей было до странности красивым: лёгкий румянец ещё не сошёл с бледных, словно молоко, щёк и казался до ужаса неправильным на фоне белоснежной скатерти гроба; сквозь тонкую, как пергамент, кожу просвечивали голубые ниточки вен, частой паутинкой охватывали веки, нос, спускались на шею и сложенные на груди крестом руки; ни одна морщинка не портила приготовленную для страшного праздника маску, отчего умершая, как бы зло это ни звучало, казалась моложе и свежее, чем при жизни. Ева вздрогнула, когда узнала в усопшей Марию.

— Всё как обычно, Ева? Шестьдесят процентов мне, сорок — тебе?

Ева оторвала взгляд от лица умершей и подняла глаза: по другую сторону гроба стоял Саваоф Теодорович и, опираясь руками на край стола, с лёгким прищуром разглядывал Марию, и Ева была готова поклясться, что видела, как в его голове мелькали цифры.

— Шестьдесят процентов чего? — хрипло переспросила Ева и испугалась собственного голоса.

— Выручки, конечно, — воскликнул Саваоф Теодорович, но, увидев непонимание в её глазах, пояснил: — За могилу нужно платить? Нужно. Кому? Нам. Вот и считай.

— Акститесь, Саваоф Теодорович! — от страха её голос зазвенел, словно колокольчики на ветру, и предательски сорвался. — Разве так можно? Человека ещё не отпели, а Вы уже деньги считаете!

— Конечно я считаю деньги, дорогая! Люди умирают каждый день, а земля не бесконечная, знаешь ли! Почему ты жалеешь тех, кого негде похоронить, а не тех, кому негде жить? Почему не плачешь по ним?

— А кто сказал, что я по ним не плачу? — зло прошептала Ева ему в лицо. — Обсуждайте этот вопрос с кем угодно, но только не со мной! Не оскверняйте память…

Саваоф Теодорович выпрямился и едко ухмыльнулся.

— Хорошо, а кто отпевать будет? У бедной старушки нет родственников, готовых заплатить за пышные похороны и потратить часть её, а точнее уже их драгоценного наследства, потому и гостей, как видишь, нет! — Ева обвела взглядом пустую церковь, и снова ей почудилось почти незаметное шевеление в тёмных углах.

— А как же мы будем хоронить? Просто?.. — Ева не стала договаривать и лишь недоумённо посмотрела на Саваофа Теодоровича.

— Ну вот ты и задаёшь правильные вопросы! — воскликнул тот, отходя куда-то назад. Ева видела, как он провёл над старыми свечами ладонью, и те сразу вспыхнули сотнями маленьких огоньков. — Как видишь, здесь никого нет: ни священника, ни гостей, ни сторожа. Кто, если не ты? — и Саваоф Теодорович широко улыбнулся, обнажая свои белые, как жемчужины, зубы.