Приручить Сатану

Могила вышла неглубокой и неширокой, но у Евы больше не было сил. Она устало опустилась на землю рядом с только что вырытой ямой, пачкая платье в сырых от влажного ночного воздуха песке и глине, и оперлась на содранные в кровь грубой деревянной ручкой лопаты ладони, которые сразу неприятно защипали. Было одновременно и страшно, и спокойно сидеть на пустом кладбище в окружении чьих-то безымянных могил, зная, что здесь нет никого, кроме тебя и трупа, который ты должен похоронить.

Наконец, Ева почувствовала ночной холод, всё это время ходивший вокруг неё, как гиена, но который она не замечала, будучи в своих мыслях. Она медленно поднялась и, спотыкаясь на каждом шагу, на шатающихся ногах вернулась в церковь. Там всё было как прежде, только свечек, кажется, стало больше; Ева подошла к гробу и посмотрела в лицо Марии, у которой почему-то открылись глаза: девушка дрожащими пальцами попробовала закрыть их, но у неё не получилось, и теперь они слепо смотрели прямо на изображённого под сводом церкви святого с треугольным нимбом над головой. «Саваоф, — подумала Ева, устало опускаясь на пол около стола. — Одно из имён Бога в христианстве. Как же Вы, Саваоф Теодорович, одновременно и похожи, и не похожи на того, в честь кого Вас назвали».

Саваоф Теодорович стоял спиной к Еве напротив большого деревянного креста в глубине церкви и что-то внимательно разглядывал. Услышав, как закрылась тяжёлая входная дверь, он обернулся и поманил к себе Еву.

— Мне кажется, тут чего-то не хватает. Не могу понять, чего.

Ева медленно подошла к Саваофу Теодоровичу и застыла с тем страхом в глазах, какой бывает только в кошмарах при осознании, что всё вокруг — сон. На кресту был распят Кристиан: тёмная кровь на запястьях и сводах стоп немного запеклась вокруг больших ржавых гвоздей, вбитых в старое рассохшееся дерево, серые глаза наполовину прикрылись веками, уголки губ опустились. Казалось, будто он уже не чувствовал боли, принял её и теперь находился в странном состоянии умиротворения и оцепенения. Кристиан был одет так же, как и во все их встречи, то есть в серые бриджи до середины икры, белую кофту, поверх которой был накинут лёгкий коричневый жакет, и вся эта одежда совсем не вписывалась в общую атмосферу церкви и запёкшейся крови на запястьях. На его шее висел длинный полупрозрачный лёгкий платок.

Саваоф Теодорович выглядел очень довольным собой, и в миг, когда уголки его губ изогнулись в едкой усмешке, страшная догадка промелькнула в голове Евы.

— Это Вы его?..

— Я его, — кивнул Саваоф Теодорович, неотрывно глядя в тускнеющие серые глаза напротив себя, словно он боялся пропустить момент, когда они совсем погаснут. Он наощупь потянулся рукой во внутренний карман пиджака, вытащил оттуда маленькое зеркальце и поднёс к приоткрытому рту Кристиана: оно запотело.

— Я понял, чего не хватает, — Саваоф Теодорович подался вперёд, медленно, нарочито нежно развязал белый платок на шее юноши и, сложив в кольцо, дунул на него, а затем осторожно надел на голову Кристиана. Первое время ничего не происходило, но вдруг платок начал скукоживаться, сморщиваться, пока не превратился в настоящий терновый венец. По лбу Кристиана побежала тонкая струйка свежей горячей крови.

— Ради Бога, остановитесь! — в испуге воскликнула Ева и схватила Саваофа Теодоровича за руки, когда тот хотел поправить венок. Мужчина посмотрел на неё испепеляющим взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.

— На его место хочешь?! — в необъяснимой ярости воскликнул он, грубо сбрасывая с себя руки девушки. — Своих страданий мало?! Желаешь чужие испытать?!

— Пусть даже и так, — со слезами на глазах ответила Ева. Ей очень хотелось попятиться, отойти назад, но она всеми силами сдерживала себя, оставаясь на месте… Даже несмотря на то, что ей было очень страшно.

Саваоф Теодорович оттолкнул Еву в угол, подальше от креста, схватился за гвоздь в запястье Кристиана, другой рукой упираясь в узкую перекладину, и нечеловеческим усилием выдернул его. Ева видела, как губы Кристиана слегка приоткрылись, но стон так и застыл на них, оставшись немым, серые глаза на мгновение ожили и сразу снова потускнели. Саваоф Теодорович, ослеплённый внезапной вспышкой гнева, вытащил все остальные гвозди из тела юноши, снял с его головы венок, и тот, обессилев, упал к его ногам. Саваоф Теодорович обернулся к Еве.

— Ну что, Ева? Не возьмёшь назад своих слов?

Девушка с ужасом смотрела на побледневшего Кристиана с тёмными сквозными ранами на ладонях и стопах и не могла отвести взгляд. Понимая, что, если она сейчас ничего не ответит, её бездействие расценится как отказ, Ева с трудом сглотнула и хрипло ответила:

— Не возьму. Делай, что хочешь, но не возьму.

То, что произошло дальше, ещё долго потом стояло у Евы перед глазами. Саваоф Теодорович схватил девушку за руку, прижал к кресту и, приставив к ладони тот же гвоздь, что был в запястье Кристиана, со всей силы ударил по нему молотком. Ева захлебнулась болью.

— Чтобы пробить кость, дорогая Ева, нужна большая сила. Нечеловеческая. И она во мне, как видишь, есть.