Приручить Сатану

Ева непонимающе подняла голову и прислушалась: нет, ей определённо не мерещилось, часы били и вовсе не собирались останавливаться. Сломались, что-ли? Девушка, неохотно отбросив одеяло в сторону, кое-как нашла ногами тапочки и вышла в коридор.

Она вздрогнула: рядом с высокими напольными часами стоял, облокотившись плечом на стену, тот, кого она сейчас хотела бы видеть меньше всего. Ранель Гутанг держал в одной руке какую-то книгу, которую читал с особым интересом, при этом совершенно не замечая Еву, а второй лениво и будто на автомате раскачивал маятник из стороны в сторону. Наконец, когда он дошёл до конца страницы, Ева шевельнулась, и Ранель, заметив боковым зрением движение, поднял на неё свои стальные, почти белые глаза.

— Это Вы, — только и сказал он, когда Ева сделала небольшой шаг назад, отступая от незваного гостя. — А я уж было подумал, что Вы заснули, раз не слышите столь настойчивый бой часов.

— Добрый вечер, — прошептала она, но это вышло так жалобно и полупрозрачно, что он вряд ли услышал. Захлопнув книгу, Ранель остановил маятник и жестом пригласил следовать за ним.

На кухне над маленьким обеденным столом горела одинокая лампочка, заливая клетчатый кафельный пол приглушённым оранжевым светом. Педантично расставленные на открытых кухонных полках предметы погрязли в ночной саже; казалось, проведёшь, и руки останутся чёрными. Плотные шторы были задёрнуты, и ни один звук большого живого города не долетал до этого маленького оазиса тишины и спокойствия, в котором еле теплилась по-особому уютная электрическая свеча.

Ранель положил книгу на стол и медленно опустился на стул около скрытого подоконника; Ева последовала его примеру. Некоторое время он молчал, словно забыл о присутствии в комнате постороннего человека, устремив взгляд куда-то глубоко в собственные мысли, а Ева, как ни стыдно ей было признаться потом, потеряв всякие остатки сна, лихорадочно придумывала план отступления. Ей всё ещё не давал покоя его какой-то загадочный, если не сказать мистический — последнее время в её жизни появилось довольно много мистики — образ: она не могла избавиться от ощущения, что мужчина, сидящий на расстоянии вытянутой руки напротив неё, в любой момент может кинуться на неё, словно дикий хищный зверь, который лишь до поры до времени спокоен и миролюбив. Ей чудилось, что в белых бездушных глазах плескается острыми кинжалами холодная сталь, что стоит им только захотеть, и на тонкой, словно пергамент, коже останется кровавая полоска.

— Вы только что говорили с моей женой, — наконец нарушил тишину Ранель Гутанг и задумчиво погладил подбородок, покрытый жёсткими чёрными волосами. Ева встрепенулась и удивлённо посмотрела на него.

— С женой?

— Ну да, с женой. Вы сказали, что она красивая, если я не ошибаюсь.

— Совершенно верно. А ещё голос…

— …«музыкальный, мелодичный», это я слышал. О чём вы говорили?

— Она сказала мне, что Бесовцев — это её брат.

— Этот паренёк? — Ранель нахмурился и устало потёр глаза. — Да, славный малый. Хотя, конечно, он гораздо старше меня, и называть его пареньком не совсем правильно с моей стороны… Конечно, он старше… Но, знаете, в «безвременстве» существования души стирается такое понятие, как возраст.

— Наверное, я понимаю, о чём Вы говорите.

— О, конечно, Вы понимаете. А что ещё она сказала?

— Но если Вы слышали мои слова насчёт её голоса, значит, Вы слышали и весь разговор, тогда зачем я буду его Вам пересказывать? Вы и так всё прекрасно знаете.

— После Ваших слов о её красоте меня, признаться, несколько выбило из колеи.

— Хотите проверить меня на честность?

— Может быть.

— Что ж, она сказала, что он разрешил Вам делать всё, что угодно. А ещё она сказала, что не верит в меня.

— Как это?

— А вот так. Некоторые не верят в сверхъестественное, кто-то не верит в Бога, а кто-то не верит в чистоту и искренность чьей-то души.

— Что ж, на её месте я бы тоже не поверил.

— В таком случае, почему Вы верите? Или Вы тоже не верите?

Ранель опустил глаза и принялся задумчиво разглядывать свои ногти, словно не слышал вопроса, а Ева от нечего делать перекинула через плечо свои длинные светлые волосы и принялась заплетать косы.

— Знаете, из всей нашей дружной компании, — тихо пробормотал он наконец, словно не был уверен в том, стоит ли говорить то, что у него на уме, — я к Вам ближе всех. Гораздо ближе, чем Вы думаете. Я тоже жил, в конце концов — жил так, как может жить только человек. Они так не живут, они так не чувствуют. Это мы, люди, которое тысячелетие задаёмся вопросом о смысле жизни, о добре и зле, пытаемся осознать бесконечность вселенной и раз за разом терпим поражение, а они — нет! Им всё ясно, всё понятно! Не возникает у них в головах таких вопросов! И тут Вы мне говорите, — пустяк ли это?! — что она не верит в Вас! Она — и не верит. Это дорогого стоит.