Во имя Господне мы письмо начинаем,Дону Эли благородному наш привет посылаем.Когда он приехал к нам в баррио впервые,К его лику устремились все сердца людские.На коне драгоценном спаситель явился,Кроме страха Господня, ничего не страшился.За беду Мигуэля не страшился вступиться,Не страшился инквизиторов, палача и темницы.Он трудился на благо своих братьев в Боге,Добрый с добрыми выжег измену в синагоге.От лица его светом премудрость исходила,Счастлива матерь, что такого породила.Счастлив отец, что такого сына славит,Славного потомка в 120 лет оставит.От костра сохранил тебя Бог всемогущий,Ныне и присно охранит от беды грядущей.Господу помолимся, он молитву услышит,Скажет: вот ваш больной — и живет, и дышит.Воскреснешь и вернешься в землю Ханаанскую, в края родные,И услышишь вместе с нами трубный зов Мессии:Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!*Эли прикрыл глаза. Он слышал, как двери открылись, и старый золотарь вышел.
— Я привела Дова.
— Каталина?
— Да.
Лицо Эли покрылось ледяным потом. Онемевший язык едва шевелился. Рот был полуоткрыт.
— Говори, Эли, умоляю тебя, говори! О Боже!
— Дов…
— Я здесь.
— Лайл…
— Да, Лайл, — повторил Дов.
— Возьми…
— Возьму.
— Нарбонну…
— В Нарбонну.
Его веки дрогнули.
Каталина взяла его за руку.
— Дов…
— Я здесь…
— Письмо…
— Да, письмо.
— Мое письмо передай отцу.
— Письмо…
— Да, письмо.
— Сумках…
— Письмо в переметных сумках. Каталина… Не поедем…
— Эли!
Это было последнее, что он услышал.
Глаза его были широко открыты. И неподвижны.