Пришелец из Нарбонны

Эли и Хаиме шли впереди Альваро и Изабеллы.

— Мы с отцом приготовили Комментарий Раши, Онкелоса и Мидраш мест, касающихся чудес у Чермного моря[97] и в пустыне.

— Это будет прекрасная речь!

Какое-то время они шли молча. Потом Хаиме сказал:

— Можно мне что-то сказать?

— Говори.

— Я бы хотел быть таким, как вы, таким же смелым, как Шимон Бар-Гиора.

— Шимон Бар-Гиора? — Эли рассмеялся.

— Я бы тоже крикнул на площади Огня.

— И не побоялся бы?

— Нет.

— Точно?

— Точно.

— Это хорошо.

— Вот увидите.

— Нельзя уговаривать человека испытать себя, а тем более упрашивать струсить. Понимаешь, Хаиме?

— Понимаю.

И Хаиме взглянул на Эли черными блестящими глазами.

III

Масляные светильники, подвешенные на столбах внутренней галереи патио, мерцали желтым светом. Укутанная в черную шаль Марианна провожала взглядом Эли, который направлялся в сторону хозяйственного двора.

Лошадь вцепилась зубами в рукав хозяина.

— Успокойся, Лайл, — Эли погладил ее по гибкой шее. — Сейчас задам тебе овса.

Он насыпал зерна своей лошади и мулам, протяжно и отчаянно кричавшим, и уселся на срубленном пне. В небе сияла полная луна.

Никаких звуков со стороны дома не доносилось, только овес хрустел на зубах животных. Поблескивала в лунном свете черная шерсть Лайл. Эли стал прислушиваться. Сердце его замирало, когда слышались чьи-нибудь шаги. Потом вновь наступала тишина. Никто не появлялся.

Эли снова подошел к лошади. Она была тщательно вычищена гребнем, от дорожной пыли не осталось и следа.

Он немного подождал, а потом начал ходить по двору взад-вперед, то и дело останавливаясь. Дотронулся до свода глиняной печи — она остыла. Ночь была холодной.

— Видишь, Лайл, здесь тебе хорошо, — он снова похлопал ее по холке. — Спокойной ночи.

Вернувшись на патио, залитое серебряным светом, он взглянул на галерею. Марианны не было. Прошел в темную трапезную, поднялся по лестнице и перед своей комнатой увидел знакомый силуэт. Это была Каталина.

Сначала он остановился, но потом подошел к ней ближе.

— Каталина? — шепотом спросил он.

— Ваша милость…

— Что ты здесь делаешь? Ждешь меня?

— Я пришла… — Каталина замолчала.

— Ну, говори же, говори. Зачем?

— Предостеречь вашу милость.

— От кого?

— От доньи Марианны.

— Каталина…

— Да, ваша милость.

— Каталина, войди.

— Нет, я здесь все скажу.

— Войди!

Она послушалась.

Через открытое окно на каменный пол падал сноп лунного света.

— Почему ты не пришла на хозяйственный двор?

Она ничего не ответила.

— Каталина, садись.

Она не села. Опустив плечи, так и осталась стоять возле двери.

— Я ждал тебя во дворе.

— Я не могла. Донья Марианна была на галерее.

— Иначе бы не пришла? — Эли подошел к ней ближе.

Каталина сделала шаг назад, прижавшись спиной к двери.

Эли отступил.

— Кто тебе сказал о Марианне?

— Никто.

— Тогда откуда ты знаешь?

— Знаю.

— А что ты знаешь? И почему приходишь с этим ко мне?

— Потому что это касается вашей милости.

— Говори все, что знаешь.

— Донья Марианна изменяет своему мужу, дону Энрике, с христианином, сыном садовника.

— Ах, вот как! А знаешь ли ты, что означает такое обвинение?

— Догадываюсь.

— Суд раввината может приговорить ее к смертной казни через избиение камнями.

— Это страшно! Всюду смерть…

— Ты хотела меня предостеречь. От чего?

— Донья Марианна — доносчица. Она донесла, будто ваша милость уговаривает людей убить инквизитора.

Эли подскочил к ней и схватил за руки.

— Откуда ты это знаешь? Кто тебе сказал?

— Никто.

— Тогда зачем ты меня предостерегаешь?

— Чтобы ваша милость знали.

— Не выйдешь отсюда, пока не скажешь.

— Если ваша милость отсюда не уедет, вас убьют.

— Кто тебе это сказал, говори!

— Никто.

— Это ложь!

— Нет, не ложь.

— Тогда скажи.

— Не скажу. Это было бы изменой.

— А то, что меня предостерегаешь, это не измена?

— Нет.

Эли разжал руки.

Каталина бесшумно вышла. Он бросился за ней, но дверь захлопнулась перед самым носом.

IV

Хаиме пригласил его к ужину.

Эли поднялся с постели: голова болела и была тяжелой, будто с похмелья.

Он погрузил лицо в таз с холодной водой, вытерся полотенцем, застегнул на груди черную тунику, надел широкополую шляпу и сбежал по лестнице в трапезную.

Во всех трех канделябрах горели свечи. Хрустальные сосульки дрожали от легкого дуновения ветерка. За столом сидели мужчины, а на возвышении возле доньи Клары собрались женщины. Перед каждым лежал подарок на праздник Пурим. Эли получил ларчик из сандалового дерева, наполненный жареным миндалем в сахаре.

Ждали палермского раввина Шемюэля Провенцало и нового гостя, гранадского раввина Юсуфа ибн-аль-Балиджу.

Обоих ввел в трапезную раввин дон Бальтазар.

Гранадский раввин оказался молодым, высоким и стройным. Светлое лицо его окаймляла густая черная борода. На раввине была желтая чалма и бледно-голубой бурнус с широкими рукавами. Его приветствовали громкими возгласами:

— Мир тебе, будь благословен, пришелец!

— И вам того же, — отвечал гранадский раввин, высоко поднимая руку.