Пришелец из Нарбонны

Раввин дон Бальтазар повернулся к раввину Шемюэлю Провенцало, сидящему по его правую руку, что-то ему шепнул, но палермский раввин покачал головой. Потом раввин дон Бальтазар пошептался с гранадским раввином, сидящим по его левую руку, но тот тоже покачал головой.

Тогда раввин дон Бальтазар встал и прочел краткую молитву, а потом разрезал лежащий перед ним пирог, испеченный на праздник Пурим.

Началось пиршество. Секретарь раввина, Йекутьель, принес блюдо с горохом. Хаиме поставил перед каждым гостем кувшин с пивом.

Эли сидел между доном Энрике и лейб-медиком турецкого султана Иаковом Иссерлейном.

Лейб-медик наклонился к Эли.

— Вам повезло, вы были верным кандидатом на костер. Извините меня, но вы поступили, как ребенок.

— Как ребенок? — отозвался дон Энрике. — Я бы так не сказал. Скорее, как сумасшедший. И добавил бы: давайте уважать сумасшедших. Это они творят историю, не правда ли, дон Эли?

— Об истории я не думал, — ответил Эли.

— Может, мы встретимся после ужина? — шепотом спросил дон Энрике.

— Охотно, а где?

— У меня дома.

— А донья Марианна тоже будет?

— Моя жена вам только обрадуется.

Секретарь Йекутьель внес мясо, а потом орехи и торты, разлил по серебряным кубкам вино.

В перерывах между кушаньями донья Клара читала стихи собственного сочинения о царице Эсфири, о чудесном спасении Мордехея и евреев. Изабелла аккомпанировала ей на гитаре.

— Пленительность Иегуды Галеви и глубина ибн Габироля! — громко похвалил Йекутьель.

— О! — воскликнул Даниил.

— Да-да, — закивал гранадский раввин Юсуф ибн-аль-Балиджа и, повернувшись в сторону возвышения, захлопал в ладоши.

Раввин дон Бальтазар улыбнулся.

Изабелла, склонившись над инструментом, бросала на Альваро жгучие взгляды. Юношу заливала волна счастья, он то бледнел, то краснел, посылая девушке едва заметную улыбку.

Марианна в темно-вишневом облегающем фигуру платье сидела, опустив глаза и локтем опершись на подушку. Казалось, она вслушивается в поэзию матери. Рядом с ней жена Даниила Беатрис выглядела скромно, и хотя на ней было широкое платье, видно было, что она беременна.

Раввин Юсуф ибн-аль-Балиджа завел песнь. Слова и мелодия были арабские, поэтому ему никто не подпевал. Гранадский раввин пел, как муэдзин, и его слушали с улыбками. После нескольких тактов ему пытался вторить Даниил, но донья Клара дала ему понять, чтобы он не мешал. Потом попробовал и дон Энрике, но пустил такого петуха, что все рассмеялись, и он замолк.

Когда гранадский раввин закончил, маленькая Ана, вытянув вперед ручки, стала декламировать стихотворение. Оно, по всей видимости, было написано бабушкой, так как донья Клара шевелила губами и в трудных местах приходила внучке на помощь. Речь в нем шла о повешенном Амане и о том, что Пурим — самый веселый день в году. Оно оканчивалось просьбой, чтобы Бог дал евреям второй такой праздник, когда старикам можно выпить чарочку-другую, а молодых одаривают подарками.

Все громко похвалили маленькую Ану.

— Очень мило, очень мило, — повторял гранадский раввин.

Даниил хотел налить еще вина, но раввин Шемюэль Провенцало неожиданно резким движением отодвинул кубок, и вино разлилось на белую скатерть.

Пиршество кончилось. Прочли благословения за пищу и напитки Тому, кто «хлеб извлекает из земли», и благодаря которому «все произошло по слову Его».

Все поднялись из-за стола, только женщины еще допивали вино. Донья Клара взяла за руку маленькую Ану и начала танцевать, напевая:

Пурим — праздник только день,
Завтра будет будний день.*

Донья Клара остановилась.

— А где Изабелла? — спросила она и обвела взглядом трапезную. Альваро тоже не было — оба исчезли.

Донья Клара наклонилась к Марианне и что-то шепнула ей на ухо. Марианна пожала плечами, махнула рукой.

Донья Клара нахмурилась и, сойдя с возвышения, подошла к Эли.

— Сын мой, позволь пригласить тебя, — она улыбнулась, хотя глаза ее были тревожны.

Они пришли в большую комнату, устланную коврами. Из стоящего в углу брасеро[98] доносилось благоухание жареных оливковых косточек. Из-за ширмы виднелся навес темно-голубого балдахина. Они уселись на подушках, разостланных на полу. Приятная теплота разлилась по телу Эли.

— Ты догадываешься, о чем я хочу с тобой поговорить?

— О том, что произошло на площади Огня, — сказал Эли.