— Я услышала звук мотора. — Она протянула руку в сторону пикапа. — Думала, ты уже уехал, и не могла понять, что это за звук. Кроме того, кто-то поставил в проезде другую машину, наверное, какая-нибудь влюбленная парочка. Я всегда нервничаю, когда остаюсь дома одна. К тому времени, как машина уехала, я уже проснулась. Решила проверить, хорошо ли ты запер ворота.
— Правильно, — сказал я. — Спасибо за кофе. Постараюсь позвонить тебе из Сан-Антонио.
Мы продолжали стоять, глядя друг на друга.
— Будь осторожен, — сказала она. — Не гони.
— Эту развалюху? — презрительно сказал я. — Возвращайся домой пока не простудилась.
Она ждала, что я ее поцелую, но я был не в состоянии совершить это простое действие. Маскарад кончился. Я уже не был мистером Хелмом, писателем, фотографом, мужем, отцом. Я был неким субъектом по имени Эрик, с ножом и двумя пистолетами, чьи намерения были сомнительны, а место назначения неизвестно. Я не имел права даже прикасаться к ней — это было бы равносильно приставанию к чужой жене.
Повернувшись, она медленно зашагала к дому. Я забрался в кабину пикапа и выехал в проезд. Потом остановился, вылез из машины, закрыл ворота и повесил на цепь замок. Когда я возвращался к машине, свет во дворике погас. Бет не терпит, чтобы фонари горели без надобности.
Мой пикап пятьдесят первого года выпуска — простенькая, без излишеств машина, изготовленная в те счастливые послевоенные годы, когда производителям не приходилось ломать голову, как продать автомобиль, надо было просто вызвать следующего заказчика. Тогда обходились без стальных надбровий над фарами, рыбьих плавников над задними фонарями и не мудрили с окраской — все машины типа моего пикапа были одинакового зеленого цвета, который, на мой взгляд, не хуже любого другого и уж всяко много лучше приторно-слащавых тонов, столь полюбившихся детройтским снобам.
Мой автомобиль был трудягой, служившим мне верой и правдой. Я мог прицепить к нему передвижной домик, преодолеть в пургу перевал Волчьего Ручья или вытащить из кювета «кадиллак» какого-нибудь бедолаги. Иными словами, мог сделать все, если у меня имелось желание и достаточно времени.
Так я рассуждал в течение многих лет, и таковы были мои чувства в отношении моего старичка пикапа, и лишь сегодня вечером, неторопливо удаляясь в темноте от Санта-Фе, я внезапно понял, что прочное, надежное транспортное средство, которым я в данную минуту управлял, перестало меня удовлетворять. На современной автостраде меня способен обогнать любой семейный автомобиль, не говоря уже о полицейской машине с форсированным двигателем.
По существу, мы представляли собой подвижную мишень, которую, выражаясь фигурально, каждый мог при желании расстрелять. Я чувствовал себя раздетым догола беззащитным человеком — то же самое я испытывал, сидя в крошечных самолетиках, перебрасывающих нас через Ла-Манш. Если на пути попадалась стая летящих к югу гусей, наши машины должны были не мешкая отворачивать в сторону.
Я ехал медленно, постоянно поглядывая в зеркало заднего вида. Когда Тина громко постучала в мутноватую плексигласовую перегородку, отделявшую кабину от багажного отделения, я включил верхний свет и повернул голову. Лицо Тины показалось мне мертвенно-бледным, как у привидения. В руке она держала крохотный пистолетик. Его рукояткой она колотила по перегородке.
Я съехал к обочине, выпрыгнул и, обежав машину, открыл брезентовую дверцу багажника.
— В чем дело?
— Убери отсюда эту тварь! — Раздавшийся из темноты голос был хриплым. — Выброси вон, или я буду стрелять!
В моей голове мелькнула дикая мысль, что она говорит о девушке, которую сама же и убила. Я представил, как Барбара Херрера поднимается на ноги с закрытыми глазами и запекшейся в волосах кровью… Под брезентом что-то зашевелилось, и передо мной появился наш серый котище. В тусклом свете, проникавшем из кабины, его зеленые глаза сузились, как щелки, шерсть стояла дыбом.
Ему тоже не нравилось общество Тины и мертвой Херреры. Он мяукнул и вытянул ко мне мордашку. Я подхватил его и сунул себе под мышку.
— Черт побери! Что за психоз, Тина? Это всего-навсего кот. Забрался в машину, когда мы грузились. Он тоже любит кататься. Верно, Том?
Из темноты послышался приглушенный голос Тины:
— Тебе понравилось бы сидеть взаперти с покойником и котом?… Я этих тварей не переношу. При виде их у меня по спине мурашки бегают. Омерзительные твари.
Я сказал:
— Он не собирается доводить тебя до мурашек. Не правда ли, Томми? Пойдем, мой мальчик, я отвезу тебя домой.
Я почесал кота за ушком. Не скажу, что коты относятся к числу моих любимцев — Тома мы держим только ради детей, им полезно общаться с домашними животными, а собака слишком шумное существо для дома писателя. Тем не менее из всей семьи Том отдает мне явное предпочтение. Возможно, у нас родственные души. Сейчас он удовлетворенно и мелодично мурлыкал.
Тина с немалыми трудностями переместилась к дверце. Высоты брезентовой крыши было недостаточно, чтобы выпрямиться во весь рост, а передвигаться на локтях и коленях в вечернем платье непросто.