Пришельцы. Земля завоеванная

Анатолий Сергеевич был готов принять и полюбить ребят любого цвета кожи, кроме серого. Он старался, и Угэй был неплохим мальчиком, но когда сириусянин, плюясь от досады и злости на собственный неповоротливый язык, выдавливал непослушными сизыми губами слово «сообщающихся», водя длинным суставчатым пальцем по схеме в учебнике, «папа Толя» видел перед собой лицо брата и не мог совладать с глухим раздражением. Алексей Субботин стал первой случайной жертвой молниеносной космической войны, в которой земляне… не проиграли – просто сдались на милость инопланетных визитеров, которым даже не пришлось стрелять: перепуганные жители голубой планеты выполнили всю грязную работу за пришельцев, радостно вцепившись в горло друг другу.

Глядя сейчас, как Довлет, дрожа от страха и ненависти, целится в чужака, Анатолий Сергеевич понимал, что виноват в случившемся именно он, их куратор, доцент А-Эс Субботин. Можно было предотвратить, погасить, научить договариваться миром, искать компромисс и стремиться к диалогу… Но он не мог. Его едва заметно передергивало, когда приходилось подходить к дальней парте, склоняясь над тетрадью Угэя. Он старался лишний раз не встречаться с новым учеником взглядами – именно потому, что понимал: рано или поздно и сам серокожий студент, и его одногруппники почувствуют, что всеобъемлющая толерантность «папы Толи» дала сбой. В свои семнадцать-восемнадцать они еще совсем дети и по-детски остро чувствуют настроение тех, кому с таким трудом научились доверять. Застыв у доски, Анатолий понимал: то, что он сделал, а точнее – чего не сделал, было страшнее, чем если бы он сам вложил в руку Довлета оружие. Он хотел исправить все и не знал, как. А мерзостный внутренний голос тихо нашептывал о том, как все легко вернется на круги своя, если серокожий умрет. Если умрут все чужаки. А так и будет, стоит Довлету выстрелить.

Те, кто сейчас молча копит обиду на сириусян, выйдут на улицы, войдут в дома – и полетят гребни по закоулочкам. Земля для землян.

– Нет у тебя сириусянского отца, Сидоров, – рассердился Довлет. – Городишь всякую фигню, лишь бы я не пристрелил этого гаденыша.

– Ты уже домахался, – заметил мулат Сидоров, указывая на свое простреленное ухо. Едкая слюна инопланетянина и кровь, текшая по шее, совершенно испортили его пиджак. Йа снял его и повесил на стул, стараясь по-прежнему находиться между Довлетом и Угэем. – Мой приемный отец – сириусянин. Он спас маму, когда она умирала от голода у нас в Ямусукро. Он стал ей как папа и мне как папа. Я родился в космосе, на их базе, и только в три года увидел, какая Земля, когда отец решил, что нам с мамой ничто угрожает… не угрожает, – исправился он, быстро взглянув на учителя.

– Думаешь, заботился о вас? Задницу серую берег – ему бы вырвали все хозяйство с корнем, сунься он на Землю до конвенции. Теперь понятно, что ты жмешься к этому слизню, выкормыш осминожий. А я думал, ты нормальный пацан. Когда ты ко мне в друзья набивался, что-то забыл сказать про склизкого папочку! – Довлет выглядел искренне расстроенным. Он даже опустил пистолет.

– А почему тогда у тебя русская фамилия? Или только похожа на русскую? – заговорил Анатолий, надеясь перевести разговор в мирное русло. Тему «Моя семья» они прошли еще в прошлом семестре, и вся группа охотно рассказывала о своих родителях. Йа показывал на телефоне фото матери, рассказывал много хорошего о приемном отце – космическом инженере. Забыв упомянуть, по счастью, о цвете кожи отчима.

– Все хотел спросить, – продолжил Анатолий, видя, что Довлет все еще держит пистолет опущенным, – почему тебя зовут «Йа»? Мы с другими преподавателями поначалу решили, что просто твои документы не очень удачно перевели.

– Мама назвала меня в честь отца, – обезоруживающе улыбнулся Йа. – Наверное, он был русский. Тогда над Ямусукро было много флаеров. И все флаги были разные. Ваш, русский, тоже был. Тот человек разбил свой флаер недалеко от нашего дома. Мама подобрала его. Она всегда была очень доброй. А потом тот русский отец куда-то делся, она осталась одна и почти умерла, когда пришел Коэла. Он и стал мне как папа.

– А тот, русский, – перебил ученика Анатолий, видя, как Довлет снова поднимает пистолет, – ты не пытался его найти? Твоя мама не говорила, как его зовут?

– Говорила. Он сам ей сказал: «Я Сидоров», а потом еще другое говорил, когда ему плохо было, а она совсем не знала его языка и не поняла даже, в каком городе искать. А когда я послал запрос, ответили, что человека с таким именем в России нет. Теперь-то я понимаю, что «я» – это не имя. – Сидоров хихикнул, смешно дернув широким носом. – Представляю, как смеялись люди, которые получили мой запрос.

– А меня назвали в честь моего деда, – вмешался Сундуй, каким-то внутренним чутьем поняв, что можно включиться в разговор.

– А вас? – Довлет повернулся к Анатолию Сергеевичу: – Вас в честь кого назвали?