Пришельцы. Земля завоеванная

– Пожалуйста! Мистер Ди Амато… Джеймс! Верьте мне! Я разрабатывала этот план больше двух лет и учла все нюансы. Эдвардс – мастер подлых ударов исподтишка. Давайте отплатим ему его же монетой! Умоляю!

Минуту назад я еще мог усомниться в рассказанной ею истории. Но теперь… Любой, хоть немного знакомый с Жан-Пьером Симоном, сразу узнал бы и этот бешеный напор, и интонации, и взгляд. Особенно – взгляд.

– Вы ведь читали «Графа Монте-Кристо», Джеймс? Разумеется, читали. Что, по-вашему, выбрал бы Эдмон Дантес: смириться и умереть в заточении, предоставив людей, из-за которых он очутился в замке Иф, на волю провидения? Или все равно умереть, но – отдав свое тело аббату Фариа? Дабы тот, пользуясь своим могучим интеллектом, своим богатейшим жизненным опытом и своими сокровищами, совершил возмездие?

Потрясенный, я осторожно высвободил руку и слегка помассировал пальцы.

– О чем вы говорите, Николь? Герой Дюма был взрослым человеком с положением в обществе и репутацией. Женихом накануне венчания. Обреченным на пожизненное заключение в каменном мешке, наконец! А вы? Сколько вам было, когда погибли ваши родные? Три года. Вы молоды, хороши собой, успешны. Перед вами – весь мир. Долгая и, уверен, счастливая жизнь. Неужели вы готовы отказаться от нее – и от себя – ради мести? Готовы умереть, не имея никакой гарантии в том, что смерть ваша будет не напрасна?

Захваченный непонятным порывом, теперь я говорил почти так же страстно, как и девушка. В серых глазах мелькнула тень сомнения, и я продолжил дожимать, отбросив всякую осторожность:

– Как бы ни был хорош ваш план, мадемуазель, кто помешает мне согласиться с ним лишь для вида? А потом, завладев вашим телом, превратив его в костюм и убив все то, что составляет суть Николь Симон, оставить Тео Эдвардса в покое?

Николь опустила голову, дыша медленно и глубоко, словно в трансе.

Прошла минута, другая.

А потом девушка вновь подняла взор и заговорила – тем же ровным и спокойным голосом, что и в начале нашей беседы:

– Беатрис Робер умерла три года назад. Рак поджелудочной. Женщина, которая спасла мою жизнь, заменила мне мать и двадцать лет отказывалась от всего ради чужого ребенка. Все эти годы она не позволяла мне забыть, кто я. Чего я лишилась. И благодаря кому. Быть может, она была не права, но жизнь, как и история, не знает сослагательного наклонения. Я – такая, как есть. И прежде чем закрылись глаза Беатрис, я поклялась ей заставить убийцу заплатить по счетам.

Что же касается вашего вопроса о гарантиях… Как у всякого известного и богатого человека, мистер Ди Амато, у вас множество недоброжелателей и завистников. Но даже они единодушны в том, что вы ни разу не нарушили данного слова. Пообещайте мне хотя бы попытаться – большего я не прошу – сделать так, чтобы Теодор Эдвардс страдал. Чтобы он лишился своих денег, положения, близких. И, клянусь богом, я рискну!

Слова были сказаны. Любые другие – излишни. Alea jacta est.[8]

Набрав полную грудь воздуха, я с шипением выпустил его через узкую щель между зубами, а потом резко хлопнул себя ладонями по коленям:

– Кажется, вы говорили о каком-то плане?

* * *