Пришёл, увидел и убил. Как и почему римляне убивали

То же самое можно сказать практически обо всех представителях династии Юлиев-Клавдиев после Августа. Он создал всю систему принципата и пользовался законом о величии очень осторожно, чтобы утвердить в сознании граждан представление о священном статусе принцепса, но ему не нужно было убеждать себя или кого-либо ещё в своём величии при помощи казней. Увы, никто из его преемников не мог похвастаться такими же способностями и достижениями. Тиберий одержал ряд побед на войне, но он раз за разом уходил из политики и прекрасно знал, что непопулярен, потому что полон суровости и загадочности и при этом начисто лишён харизмы. У Гая не было никакого политического опыта, а вся его военная слава заключалась в том, что в раннем детстве он носил миниатюрную военную форму, которую изготовили для него германские легионы. Он стал принцепсом только благодаря своему славному имени. Клавдия и вовсе старались скрывать от публики, пока Гай не приобщил его к общественной жизни – как считалось, шутки ради, чтобы все смеялись над его проблемами со здоровьем. Он в буквальном смысле слова был посмешищем, пока в один прекрасный день не стал императором[223]. Нерона мать посадила на трон, когда ему было всего семнадцать, и он мог похвастаться разве что ужасной бородкой на шее да пристрастием к пению. Каждый из них чувствовал необходимость защищать свой статус единоличного властителя и одновременно воплощения римской власти. Каждый из них решил громко заявить о своей неуверенности на всю западную историю, преследуя и наказывая людей, якобы умалявших величие династии Юлиев-Клавдиев при помощи шуток, поэм или неподобающего поведения вблизи статуй. Ирония законов об оскорблении величия в том, что их применение на практике демонстрирует лишь неуверенность монарха в своём величии.

Мы видим, что Тиберий отчаянно пытался подчеркнуть свою связь с родом Юлиев. Август усыновил его неохотно; большую часть жизни он был только Клавдием. Он не состоял в настоящем родстве с божественным Августом, божественным Юлием или богиней Венерой, и поэтому защищал членов своей приёмной семьи от посягательств с помощью закона о величии, проявляя слишком рьяную заботу. Он преследовал людей, появлявшихся рядом со статуей Августа в обнажённом виде и прославлявших убийц Юлия Цезаря, потому что эта тема для него была источником постоянной тревоги, которую нужно было как-то глушить. Гай демонстрировал неуверенность в себе, наказывая людей, которые забывали о его дне рождения (строго говоря, это и правда досадное упущение) и расправляясь со всеми, кто представлял даже малейшую, вымышленную угрозу ему лично. Страх вынуждал его пороть сенаторов среди ночи и изображать бога, чтобы максимально дистанцироваться от всех остальных людей. Его не волновало, что люди говорили об Августе, он беспокоился лишь о своей личной безопасности. В результате чего в ужас пришли все остальные, а его самого в один прекрасный день закололи в коридоре. Клавдий лучше, чем кто-либо из его предшественников, понимал, насколько уязвимо его положение: у него на глазах солдаты расправились с его племянником и двое суток кряду бесчинствовали и вели напряжённые переговоры. В конце концов он взошёл на трон при поддержке преторианской гвардии, но наверняка знал, что сенат им недоволен, и всё время видел перед собой людей, которых сенаторы предлагали возвести на трон вместо него. А ещё его тут же попытались убить, и легионы собирались поднять восстание. Трудно удивляться, что, пока не вмешалась Агриппина, он чувствовал себя крайне неуверенно и казнил людей из-за подозрительных снов. Власть этих императоров была крайне хрупкой, они пытались удержать её любой ценой и все совершили одну и ту же ошибку: прибегли к закону об оскорблении величества, силясь защитить свою искусственную святость с помощью убийств.