На мой взгляд, важно не забывать, что первые двенадцать римских императоров, из которых хорошими или успешными можно счесть от силы трёх, в общей сложности правили всего 123 года. Юный Октавиан был объявлен Августом и принцепсом 16 января 27 года до н. э. а Домициана зарезали в его собственной спальне 18 сентября 96 года н. э. Сто двадцать три года – это примерно четыре поколения. Отцы тех, кто стал свидетелями гибели Домициана, выросли при Тиберии. Это не такой уж большой исторический промежуток. О начальном периоде истории императорского Рима мы знаем больше, чем о последующих. Именно тогда императоры пытались понять, что вообще значит быть императором и как справляться с этой работой, решая запутанные и разнородные проблемы сената (который пёкся о собственных чести и величии), армии, римского народа, семьи, провинций, чиновников, жрецов, сопредельных народов и, конечно, богов. И большинству императоров справляться не удавалось. Они просто не в состоянии были жонглировать всеми этими мячами одновременно, и я их прекрасно понимаю; но, увы, они слишком часто прибегали к убийствам и пыткам, чтобы захватить и сохранить власть, а это просто не круто.
Последний совет кровожадному римскому тирану – считать, что жизни сенаторов и магистратов ничуть не ценнее жизней всей остальных людей. Так называемые «хорошие» императоры, такие как Веспасиан, Марк Аврелий и Траян, понимали, что в римском мире жизни одних людей значат больше, чем жизни других. На вершине этой пирамиды были сами императоры, за ними шли консулы и бывшие консулы, затем остальные магистраты (правда, трибуны лишились былой значимости), затем все прочие сенаторы, потом – их дети, потом – всадники, потом – остальные люди, но чуть ниже – так называемые infames и, наконец, рабы. Ценность рабов, как и животных, определялась только их стоимостью. Рабы и infames были лишены доброго имени (fama) и репутации, которая и придавала жизни значимость. В категорию infames входили представители профессий, считавшихся постыдными: проститутки, актёры или, к примеру, трактирщики. А вот у магистратов, сенаторов и их детей были и репутация, и доброе имя; у них было то, что именовалось dignitas – честь, достоинство, добродетель – и поэтому их жизнь действительно что-то значила, и обращаться с ними следовало осторожно. Жизнь как таковая не имела для римлян особой ценности (мы ещё поговорим об убийстве с точки зрения лиц, лишённых fama и dignitas, в главе IX). Римское государство не защищало жизнь как таковую и не признавало личного права на неё ни за одним человеком.
Но культурные нормы римской элиты оберегали dignitas – своего рода аналог императорского величия, только попроще, лишённый намёков на божественность. Dignitas (и должна заметить, что из-за одноимённой швейцарской клиники для желающих совершить ассистируемое самоубийство при написании этого раздела возникли ненужные осложнения. Почему люди, использующие латинские названия, не думают о несчастных историках?) можно было заработать, достигая успехов в политике и на войне, и оставить в наследство своим сыновьям и внукам. Это был идеализированный аспект аристократической мужественности. Консулы превосходили по части dignitas всех остальных и обеспечивали отличной репутацией поколения потомков. Претор или квестор находился под надёжной защитой своих dignitas и fama, как и человек, получивший право носить триумфальные знаки отличия за военные подвиги или победу в особенно важном и громком судебном процессе. Эти внешние достижения делали человека заметным, важным и достойным жизни. И убийство такого человека значило больше, чем убийство кого-то менее выдающегося.