Пришёл, увидел и убил. Как и почему римляне убивали

«Коль сын рукою нечестивой где-нибудь
Отца задушит старого,
Пусть ест чеснок: цикуты он зловреднее!
<…>
Что за отрава мне в утробу въелася?»[180]

Описывая свою боль, он приравнивает чеснок к волшебному зелью, которым Медея отравила любовницу мужа, и задаётся вопросом, не подсыпала ли Канидия яда в его еду. Через одно стихотворение она появляется вновь, и на этот раз совершает нечто гораздо более жуткое.

На этот раз Канидия убивает ребёнка. Гораций описывает, как она грызёт ногти своими жуткими зубками, а в её нечёсаных волосах вьются ядовитые змеи: весь вид ведьмы должен вызывать отвращение. Вместе со своими приспешницами Саганой, Фолией и Вейей она готовит любовное зелье. Для этого женщины вырывают яму и закапывают мальчика по пояс, оставляя его медленно умирать от голода. Ведьмы у Горация такие злые, что они ставят рядом с головой мальчика кушанья, чтобы он их видел, но не мог до них дотянуться. Когда мальчик, наконец, испускает дух, женщины выкапывают его и смешивают его печень и костный мозг с корнями фиг, листьями кипариса, яйцами, кровью жабы, перьями филинов, какими-то испанскими травами (шафраном?) и костями, отнятыми у бродячей собаки. Из всего этого и варится любовное зелье[181]. Канидия, её подруги и само их варево – образы гротескные и омерзительные.

Самое интересное здесь, на мой взгляд, то, что приворотное зелье описано не как глупости для дурочек, а как жуткая и могущественная магия. Если угодно, магия Гэндальфа, а не какого-нибудь Гарри Поттера (простите). То же самое подчёркивается и в следующем стихотворении о Канидии, где она грозится с помощью заклинаний продлить Горацию жизнь, чтобы мучить его вечно (понимаете, почему людям казалось, что на самом деле она – его бывшая?). Чтобы доказать, что она в силах это сделать, Канидия хвастается, что может заставить двигаться восковые куклы, спрятать луну, оживить мертвецов и приготовить действенное любовное зелье[182]. Ведьма не бросает слов на ветер: с помощью заклинаний она может менять мир и подчинять волю людей своего удовольствия ради.

Изначально Гораций придумал Канидию для своей первой книги сатир, точнее, для сатиры, написанной от имени статуи Приапа, стоящей на Эквилинском холме, там, где хоронили бедных людей. Приап жалуется, что Эксвилин наводнили колдуньи вроде Канидии, шастающие повсюду босиком в крайне неопрятном виде, собирающие по ночам травы, а затем «ядом и злым волхвованьем мутящие ум человеков»[183]. Канидия и её подруга Сагана, обе бледные и грязные, выкапывают яму и приносят в жертву ягнёнка, разрывая его зубами и наполняя яму его кровью. Это типичная для античных эпосов некромантия. У Гомера подобным занимается Одиссей, чтобы пообщаться с мёртвыми. Но Одиссей пошёл на это в исключительных, в буквальном смысле эпических обстоятельствах, к тому же он был греком, то есть по определению – странноватым чужаком. Мысль о том, что чем-то подобным занимаются римляне, казалась отталкивающей. Жертвоприношение, совершённое ночью на кладбище без специальных приспособления, не могло вызвать ничего, кроме отвращения. Магия Канидии – нечто нецивилизованное и аморальное, полная противоположность естественной и научной медицины Плиния или Катона. Это «восточная дикость».

В общем, вот о чём мы должны думать, когда читаем у Тацита, что в доме Германика обнаружили таблички с проклятиями и части мёртвых тел, а виновата во всём была женщина с востока, Мартина. Тацит хочет сказать, что затевалось варварство. Он хочет сказать, что Пизон и его жена Планцина – а если брать шире, и сам император Тиберий – до того опустились, что использовали отвратительную, тайную, чужеземную женскую магию, чтобы избавиться от Германика. Бедняга умер в Сирии в возрасте 34 лет. У него осталось шестеро детей. Светоний тоже считает, что без магии ядов здесь не обошлось, и в качестве доказательства сообщает, что сердце Германика не сгорело на погребальном костре. Тело умершего превратилось в прах, а сердце осталось невредимым, потому что оно было наполнено ядом: лишнее свидетельство того, что римляне не видели никакой разницы между отравлением и магией[184].