Пришла беда, откуда не ждали

Из предложенных напитков Голдблюм выбрал "Перцовку", я ликер "Кюрасао", сам же Горбанюк пил исключительно кока-колу.

- Было бы совершенно несправедливо, если бы гения отыскал кто-то другой, - говорил Голдблюм. - Ведь это мое открытие, моя Троя, мой психоанализ, моя теория относительности. Быть может, это - моя лебединая песня. Конечно, нужно было до поры, до времени держать язык за зубами. Так нет же: а-ля-ля... - Он постучал костяшками пальцев себе по черепу. - Но мы еще поскрипим, не так ли, мой мальчик? Звезда Голдблюма еще ярко засияет на небосводе. - Он тут же включил диктофон и продекламировал: - Назвать новую галерею в Миннесоте "Звездой Голдблюма".

- Но почему вы не обратились в одно из местных детективных бюро? - поинтересовался я. - Они ведь значительно лучше ориентируются на местности. К тому же язык...

- Нужно знать немчуру, мой мальчик! Нужно знать немчуру! Немчура - народ скучный. Они все делают строго по предписанию. Если на курсах детективов их учили, что надо делать то-то и то-то, они всегда, независимо от ситуации, будут делать то-то и то-то, а не то, что нужно. Никакой импровизации. Тоска! Они не в состоянии абстрагироваться. А этот гений - абстракционист, мой мальчик. И он находится в беде, я чувствую это по его картинам. И найти его сможет только тот, кто сам в состоянии абстрагироваться. Ты разбираешься в живописи?

- Нет, - сказал я.

- Дай, я тебя поглажу. Запомни, в этом мире в живописи по настоящему разбираются лишь два-три десятка специалистов, и среди них - твой старый Голдблюм. Поэтому я говорю тебе то, чего не знают остальные, участвующие в поиске: он находится в беде.

- Быть может, вам удалось понять еще что-нибудь такое, чего не знают остальные?

- Увы, все остальное сокрыто покровом его работ. И эту пелену не в состоянии сорвать никто.

- Что ж, по крайней мере одну важную вещь вы мне все же сообщили.

- То, что он находится в беде?

- Нет, это я пока использовать не могу.

- Тогда что же?

- Что немчура не в состоянии абстрагироваться. Я, конечно, понимаю, что в Германии полно собственных художников-абстракционистов, но после того, что вы мне сказали - не гениев же. Значит он - не немец.

На минуту Голдблюм замер, потом бросился ко мне с восторженным ревом:

- Иди сюда, мой мальчик! Я необыкновенно рад, что не ошибся в тебе.

Он обхватил меня обеими руками и что было силы прижал к своему животу. При этом диктофон включился на воспроизведение, и я вновь услышал крылатую фразу: "Назвать новую галерею в Миннесоте "Звездой Голдблюма".

Остатки смакуемого мной "Кюрасао" оказались у него на пиджаке. Я попытался было предостеречь его, но из уст моих вырвался только хрип, что совсем неудивительно для человека, находящегося в объятиях гиппопотама.

- Браво, мой мальчик! - не унимался тот. - Теперь мы покажем всяким там брунгильдам, кто достоин представлять интересы гения. Поверь мне, его полотна станут украшением крупнейших музеев живописи, крупнейших частных коллекций. И этого добьется не кто иной, как твой старый Голдблюм.

Я, наконец-то, высвободился из его объятий и поставил пустую рюмку из-под "Кюрасао" на журнальный столик.

- А кто такая Брунгильда? - поинтересовался я.

- Брунгильда Кнопф, одна из наиболее удачливых и цепких владельцев берлинских галерей. И детектива-то она наняла наиболее опытного. - Он включил диктофон и продиктовал: Обратиться к Паулю за подробными сведениями о детективе, нанятом Брунгильдой. - Потом он посмотрел на меня. - Ну вот, мой мальчик, пробил твой час. Настало время действовать. И не забудь, что абстракционисты - они и в жизни абстракционисты, и что многое будет зависеть от твоего умения абстрагироваться.

Мы разошлись, довольные друг другом. Я - с различными наглядными материалами и информацией, он - с остатками моего "Кюрасао" на пиджаке.

Прибыв по указанному Голдблюмом адресу, я предъявил паспорт и получил темно-синий "Судзуки-Свифт". Теперь предстояло найти "Шератон", в котором он забронировал для меня номер. Но для начала я решил проехаться по Берлину.

Голдблюм снабдил меня одним из журналов, в который были помещены репродукции работ таинственного гения. В том месте, где обычно указывались музей и владелец картины, прямо так и было написано: "Неизвестный художник. Берлин. Переход метро у Александрплатц." Или: "Неизвестный художник. Берлин. Переход метро у Главного вокзала." Я нашел все эти картины и долго стоял перед каждой, стараясь абстрагироваться. Или, по крайней мере, - помедитировать. Картины были спрятаны под стекло, которое держали вмонтированные в стену металлические рамки. Одна из них была написана вокруг существовавшей уже, видимо, ранее, сделанной кем-то другим корявой надписи "AuЯlдnder raus!", в переводе означавшей: "Иностранцы, вон!", что позволило автору предпосланной репродукциям статьи сделать предположение о праворадикальных убеждениях художника. Разумеется, это совершенно не вязалось с моим силогизмом (автор - иностранец), но картина-то была абстрактной, и что именно хотел сказать художник, используя эти слова, в конечном итоге одному Б-гу известно.