Присяга леди Аделаиды

Группа мужчин собралась в буфете «Отдыха Моряков». Конечно, они были укрыты от бури, но дом одной стороной выходил к морю и точно покачивался и выл вместе с ветром. Ричард Рэвенсберд, ничуть не казавшийся старше, чем в то время, когда вы его видели в последний раз, суровый, спокойный, флегматичный, как и прежде, услуживал своим посетителям и, по обыкновению, говорил весьма мало. Рэвенсберду посчастливилось в «Отдыхе Моряков». Он и его дом были безукоризненны. Он старался приобрести и приобрел уважение всего Дэншельда. Если целью его было уничтожить подозрение, связывавшееся с его именем, то он достиг ее, и даже гнездо сплетен — таможенная караульня — стало бы подозревать кого угодно в городе или в графстве виновным в том великом преступлении, только не хозяина «Отдыха Моряков».

Мистрисс Рэвенсберд стояла за прилавком. Ее обыкновенное место по вечерам было в гостиной, но гостиная выходила к морю, и она убежала оттуда, заткнув себе уши. Софи постарела, несмотря на свои щегольские чепчики. Француженки после тридцатилетнего возраста чрезвычайно скоро стареют, и мистрисс Рэвенсберд не была исключением. Она не изменилась в обращении и была так же словоохотлива и находчива в разговоре, как и прежде. У них был сын, которому они давали прекрасное воспитание в школе и который почти никогда не бывал дома. Он родился через год после их свадьбы и, по-видимому, должен был оставаться единственной оливковой ветвью. По крайней мере, Софи об этом не жалела.

Однажды, когда мальчик был очень болен корью и некоторые услужливые соседки вздумали жалеть мистрисс Рэвенсберд, что у нее нет еще детей, Софи с удивлением вытаращила глаза.

— Неужели думают, что я позволю себе мучиться с двумя детьми? Копить деньги для двух? — спросила она с негодованием. — Не такая дура!

— Как теперь здоровье, Кэтли? — спросил один из посетителей в буфете, набивая свою трубку.

Это был тот самый буфет, где мы видели как Гауторн уронил медную ложку, когда Рэвенсберд высунул голову из-за ширмы. Ширмы еще тут стояли, но были значительно расширены, огораживая только вход вроде передней. Мало комнат были столь уютными, как рэвенсбердов буфет, с хорошей мебелью и с ярким огнем в камине. Рэвенсберд, к которому обращался говоривший, не обратил внимания на его слова. Он только что подал кружку элю другому посетителю и считал полученную им сдачу.

— Я говорю, хозяин, слышали вы, как здоровье Кэтли? — повторил говоривший, владелец рыбачьей лодки и называвшийся Марлз.

— Может быть, Кэтли лучше, а может быть, и хуже, — было коротким и не весьма любезным ответом Рэвенсберда, и человек, искусный в определении тонов, мог бы подозревать, что этот предмет разговора был не весьма приятен для хозяина. — Я не мешаюсь в дела, не касающиеся меня.

— Это все равно, что сказать, зачем мешаюсь я, — добродушно сказал Марлз. — Впрочем, спросить о здоровье чуть не убитого человека, кажется, не значит вмешиваться в чужие дела. Три дня тому назад, когда я вышел в море, думали, что он при смерти.

— Трудно было вашей лодке пристать к берегу, — вмешался береговой страж. — Я был дежурный сегодня и видел, как вы трудились.

— Трудно! — повторил Марлз. — Мне никогда не приходилось быть в море в такую бурю, и ветер гнал нас прямо к берегу. Никто ничего не знает о Кэтли?

— Кэтли лучше, — сказал человек, сидевший ближе к камину. — Он чуть было не умер, когда к нему полиция пристала, заставляя присягать, что Бичер и Том напали на него. Но Кэтли присягнуть не мог, хотя сказал, что он не имеет никакого сомнения, что они оба были в этой шайке. Милорд взбешен. Говорят, что он будет строг насчет своей дичи, хотя прежде думали, что он будет снисходителен. Он сказал старику Бичеру, что его присяга ничего ее значит и что он сожалеет, что улики не весьма убедительны.

— А третий-то кто же? — спросил другой рыбак. — Ведь с ними был третий, кажется?

— Говорят. Кэтли уверяет, будто издали смотрел на них третий. Верно, караулил.

— Это, верно, был Дрэк, — заговорил Марлз. — Он и контрабандист и браконьер, ему все с руки. Я даю крону, что это был Дрэк.

— Вы проиграли бы, Марлз. Третий человек был высокий, худощавый, а Дрэк низенький и толстый. Хозяин, вас зовет хозяйка.

В самом деле послышался голос мистрисс Рэвенсберд, звавший: «Ричард! Ричард!». Рэвенсберд вышел, оставив вместо себя услуживать посетителям проворную горничную. Софи стояла в гостиной со свечой в руке.

— Ричард, я была наверху и боюсь там остаться. Дом шатается, того и гляди, что его снесет.

— Дом надежный, — возразил Рэвенсберд, — он выдержал ветры посильнее этого.

— Я не думаю, чтоб у нас был когда-нибудь такой сильный ветер. Слышишь?

Она задрожала. Рэвенсберд, который был очень добрым мужем, хотя иногда немножко строптив, взял у ней из рук свечу и велел ей сесть, придвинув стул и для себя. Через несколько времени вошла служанка.

— Просят еще элю в буфет, сэр, — сказала она. — Прикажете дать? Без двух минут одиннадцать часов.