Присягнувшая Черепу

Удар обрушился так стремительно, что Хин умер, не успев докричать. Вскоре после полудня он опустил весла, а на мой вопросительный взгляд ответил смущенно и невнятно:

– Нужно… чуток передохнуть.

Рук просто кивнул.

Лодка замедлила бег и покачнулась, когда Хин встал со скамьи. Я почти сразу услышала, как он журчит в реку. Над нами бесшумно прошла стайка виноклювов. Я провожала их взглядом, пока не скрылись. Рук проверял два загруженных на борт бочонка, ногтем ковырял швы. Я все утро гадала, что же там внутри? Что-то для подкупа вуо-тонов, если мы их найдем? Квей, сливовое вино? Может, Рук надеялся их подпоить, чтобы ночью перерезать глотки? Не верилось мне в такой дерьмовый план.

Рук поднял голову и перехватил мой взгляд. На миг нас связало общее молчание. А потом он мне подмигнул – первый легкомысленный жест после барки, – и уголки его губ дрогнули в усмешке.

И тут завопил Хин.

В крике зеленой рубашки ужаса было больше, чем боли, – он выл, как бессловесное животное, пока не рухнул.

К тому времени, как он свалился, я обнажила нож, хотя не видела, против кого. Нас в Рашшамбаре учили убивать людей, а не змей, поэтому я не сразу заметила черную ленту, извивающуюся между бортами лодки, тенью перетекающую через скамьи. Чуа была не слепа. Она развернулась и ударила одним плавным движением, вилкой наконечника прижав змеиную голову к доскам. Тусклая, в две моих руки змея яростно шипела и хлестала воздух хвостом.

Хин, выпучив глаза и судорожно корчась, опрокинулся на дно лодки. Раздувшийся, посиневший язык дергался в пене между распухших губ. Дем Лун бросил весла, подхватил друга и втащил на скамью. Очень человеческое движение, но совершенно бесполезное: мой миллионоперстый бог уже держал зеленую рубашку в своей руке, а из сжатого кулака Ананшаэль никого не выпустит.

Рук остался на корме. В узкой лодке ему было не пробраться мимо Коссала и Элы. Другой на его месте уже разбрасывался бы бессмысленными приказами или размахивал мечом. Рук держал руль, не давая лодке отвернуть к мелям. Зубы он стиснул так, что я испугалась, не хрустнули бы, но молчал, предоставляя сражаться тем, кому было сподручнее.

Змея в несколько ударов сердца высвободилась из-под двузубца Чуа. Когда она вскинулась, отыскивая новую цель, Коссал взял ее за шею ниже головы так легко, как работник берет в руки старый, привычный инструмент.

– Убей ее, – мрачно бросила Чуа.

Старик словно не услышал. Он поднял разевающую пасть змею к щелкам глаз. На ее хлещущий раз за разом хвост он просто не обращал внимания.

– Убей, – повторила Чуа.

– Как она называется? – спросил Коссал, не отрывая глаз от рептилии.

– Тьен тра, – ответила Чуа. – Четыре шага.

– Странное имя для безногого создания, – заметил Коссал.

– Шаги – это про ее жертв. После укуса ты делаешь четыре шага. Потом умираешь.

Хин не сделал и четырех. Дем Лун, сидевший за мной, баюкал мертвеца, заглядывая в пустые выпученные глаза. Оставшийся в живых солдат забыл о сидящих в лодке и обо всем вокруг. Он медленно покачивал головой и тихо твердил:

– Нет. Нет. Нет.

Коссал сжал узловатые пальцы второй руки пониже первой. Змея яростно забилась, когда он принялся медленно и неуклонно перекручивать ее тело.

– Ножом было бы проще, – сказала Чуа.

Жрец не ответил. Мышцы у него на плечах вздулись веревками, но лицо оставалось спокойным и задумчивым. Оторвав голову, он швырнул туловище в воду – оно скрутилось и ушло на дно. Голову он внимательно рассмотрел и, осторожно закрыв пасть с ядовитыми зубами, убрал в карман.

Чуа, щуря глаза, наблюдала за ним.

– Опасный трофей, – заметила она, помолчав.

– Это не трофей, – покачал головой Коссал, – а напоминание.

– О чем?

– О том, что мой бог повсюду и рано или поздно принимает в терпеливую длань даже служителей его милости.

Никто не ответил ему. Река текла, пропуская себе в горло острый нос нашей лодки. Ссутулившись на скамье, я дивилась совершенству змеи, беззвучно пробравшейся в лодку и убившей так быстро и незаметно для остальных. Конечно, животное есть животное. Оно убивает ради пищи, а не в услужение богу, но в сравнении с ее скромной грацией я почувствовала себя глупой и неуклюжей. Наконец я выпрямилась, убрала нож в ножны и обернулась к тому, что было Хином. Пока я суетилась, строила интриги и планы, день за днем силилась полюбить, пройти Испытание, стать жрицей, миллионы слуг Ананшаэля, подобные этой змее, терпеливо и смиренно трудились, разбирая жизни со всеми вплетенными в них несчастьями и неурядицами. Нужна ли богу я, моя неумелая служба? Какая, в конце концов, разница, полюблю ли я Рука и убью его, или Эла своими красивыми тонкими руками возьмет меня за горло и будет держать, пока я не уйду?

В каждом решении служить богу кроется необъяснимое высокомерие.