Присягнувшие Тьме

Я сунул голову под ледяную струю, надел свежее белье и вышел из кельи. Коридор с широкими планками пола. Темные картины с коричневато-золотистыми отблесками, деревянные фигуры святых, вдохновенные девственницы из полированного мрамора. Я дошел до высокой двери с резной рамой. Ее украшали ангелы с распростертыми крыльями, мученики, пронзенные стрелами или держащие в руках свои головы. Мне вспомнились «Врата ада» Родена.

Повернув ручку двери, я оказался снаружи.

Замкнутое с четырех сторон пространство внутреннего двора было разделено на правильные газоны с подстриженными кустами. Настоящая твердыня. Бастион веры, который, по-видимому, выдержал фашистские бомбардировки и натиск социалистов. По всему периметру двухэтажного строения шли галереи с балюстрадами. Каждую арку подпирал металлический столб с фонариком. Я находился в глубине галереи на первом этаже. Я пошел по ней к лестнице.

Кругом – ни души, ни одной сутаны. Как только я ступил на гравий двора, раздался звон колоколов. Я улыбнулся и вдохнул белый и холодный свет. Мне хотелось наполнить себя этим веществом, таким чистым, что это было похоже на чудо.

Эти сады навевали мысли о Ренессансе: подрезанные кусты образовывали квадраты и прямоугольники, в центре, вокруг круглой площадки, высились кипарисы. Вдоль балюстрад тянулись скамейки, а под аркадами мерцали витражные окна. Я пересек двор и уловил приглушенный шум голосов. Ориентируясь на него, толкнул дверь.

Трапезная была залита светом и уставлена длинными столами. Блестели графины с водой, тарелки из нержавеющей стали дымились как паровозы. Сидя по восемь человек за столом, священники ели и пили. Черно-белая строгость их одеяний контрастировала со взрывами смеха и гулом веселого застолья. Здесь царила непринужденная атмосфера молодости и здоровья. Говорят, что во времена «холодной войны» только польские священники ели досыта – благодаря своим садам и огородам.

Кто-то из присутствующих поднял руку. Замошский сидел за отдельным столиком. Я прошел между столами и присоединился к нему. Остальные не обратили на меня никакого внимания.

– Хорошо выспались?

Поляк указал мне на стул напротив. Я сел, сожалея, что не выкурил сигарету, когда был на улице. Теперь уже поздно. Я опустил глаза на сервированный завтрак. Стол был накрыт на двоих – на белой камчатной скатерти блестели хрустальные бокалы и серебряные приборы. Я прикрыл лицо рукой:

– Мне очень жаль. Я не знал, который час…

– Да я сам только что встал. Мы пропустили мессу. Ешь.

Этим утром переход на «ты» казался вполне естественным. Я не знал, что выбрать. Меню было славянское. Соленая рыба, разложенная тонкими ломтиками, черная икра горкой, черный и белый хлеб, соленые огурчики и множество красных ягод: морошка, брусника, малина. Я удивился, где священники могли раздобыть такие ягоды в это время года.

– Водки? Или слишком рано?

– Скорее кофе.

Нунций взмахнул рукой. Из тени появился священник, бесшумный как призрак, и принес мне кофе.

– Где мы находимся?

– В монастыре бенедиктинок, в Старом городе.

– Бенедиктинок?

Замошский наклонил голову. Его острый нос блестел на солнце.

– Время «шестого часа», – сказал он доверительным тоном. – Пока сестры молятся в часовне, мы пользуемся этим, чтобы позавтракать.

– Вы живете в одном монастыре с женщинами?

Движением ложки Замошский снял верхушку яйца, сваренного всмятку.

– Четкое разграничение. Мы не можем заниматься никакой совместной деятельностью.

– Это весьма… неординарно.

Он вынимал яйцо из скорлупы, которую придерживал двумя пальцами.

– Совершенно верно. Кто станет искать священников, особенно нашего профиля, в монастыре бенедиктинок?

– А каков ваш профиль?

– Ешь. Что не во вред, то на пользу, как говорят у нас.

– Какой у вас профиль?

Нунций вздохнул:

– Ты решительно янсенист. Ты не умеешь пользоваться жизнью. – Он доел яйцо и отодвинул стул. – Возьми с собой чашку, поешь позже.

Я предпочел выпить кофе одним глотком и обжег горло. Пока я приходил в себя, Замошский уже стоял в дверях.

В галерее полосы света и тени от колонн образовали черно-белый рисунок. Как ни странно, холод добавлял контрастности этой картине. Прелат перешагнул порог и стал спускаться по лестнице, которая странным образом вела прямо в Средневековье.

– Мы устроили офис в подвале.

Перед нами открылся равномерно освещенный туннель без видимых источников света. Каменные стены были покрыты многовековой патиной, но всюду господствовал дух современности. Когда Замошский приложил указательный палец к биометрическому аппарату, у меня больше не оставалось в этом сомнений. Внешняя картина жизни крепости была мне уже знакома, теперь мне открывалась ее сердцевина.