Присягнувшие Тьме

Я должен действовать быстро.

Любой ценой отыскать Пришельца из Тьмы.

Но сначала – короткий визитец.

12 часов 15 минут.

Я дал себе час и ни секундой больше на этот небольшой крюк.

108

– У нас тут возникли осложнения.

– Какие осложнения?

– Люка перевели на режим принудительной изоляции. Он стал опасен.

– Для кого?

– Для себя самого. Для других. Мы его изолировали.

Паскаль Зукка был уже не багровым, а бледным и далеко не столь непринужденным, как накануне. На его застывшем лице читалась тревога. Я повторил:

– Что произошло?

– У Люка случился припадок буйства.

– Он кого-нибудь ударил?

– Не кого-нибудь. Он разгромил санитарное оборудование. Вырвал умывальник.

– Умывальник?

– Мы привыкли к такого рода подвигам.

Он вынул сигарету из своей пачки «мальборо лайт». Я щелкнул зажигалкой. Сделав затяжку, он прошептал:

– Я не был готов к тому, что болезнь будет развиваться столь… стремительно.

– А это не может быть симуляцией?

– Если так, то уж очень искусной.

– Я могу его увидеть?

– Конечно.

– Почему «конечно»?

– Потому что он хочет вас видеть. Именно по этой причине он все разворотил в своей палате. Сначала он разговаривал с судебным следователем, затем потребовал, чтобы пришли вы. Я не хотел поддаваться на его новый шантаж. В результате он все разбил.

Мы продолжали молча шагать вдоль дверей с маленькими окошками. Зукка шел походкой робота, не имевшей ничего общего с его вчерашним упругим подпрыгиванием. Мы вошли во врачебный кабинет. Письменный стол, кушетка, шкафы с лекарствами. Зукка приподнял шторку, за которой оказалось внутреннее окно в другую комнату.

– Он там.

Я заглянул внутрь. Люк сидел на полу, закутанный в плотную белую хламиду, напоминавшую кимоно дзюдоиста. В палате не было ничего. Ни мебели, ни окон. Ручка на двери отсутствовала. Стены, потолок и пол были белыми и абсолютно гладкими.

– Сейчас он спокоен, – прокомментировал Зукка. – Он под действием психотропного препарата, который помогает прежде всего отделить действительность от бреда. Мы также ввели ему успокаивающее средство. Цифры вам ничего не скажут, но мы дошли до внушительных доз. Я не понимаю. Такая деградация за такое короткое время…

Я наблюдал за своим лучшим другом через стекло. Он не двигался. Эту фигуру с восковой кожей, голым черепом и отсутствующим выражением лица, застывшую посреди пустой комнаты, можно было принять за модерновый перформанс. Олицетворение нигилизма.

– Он сможет меня понять?

– Я думаю, да. Он с утра не проронил ни слова. Я вас впущу.

Мы вышли из кабинета. Когда он вставлял ключ в дверь, я спросил:

– Он в самом деле опасен?

– Теперь нет. Во всяком случае, ваше присутствие его умиротворит.

– Почему вы сами не связались со мной?

– Сегодня ночью вам оставили сообщение у вас на работе. У меня нет номера вашего мобильника. А Люк не смог его вспомнить.

Он взялся за ручку двери и повернулся ко мне:

– Вы не забыли наш вчерашний разговор? О том, что видел Люк в глубине подсознания?

– Вовек не забуду. Вы говорили об аде.

– Эти картины его сегодня преследуют. Старик. Стоны туннеля. Лица. Люк в ужасе. Его ночное неистовство объясняется этим ужасом. Выражаясь буквально, страх выплескивается наружу.

– Значит, это приступ паники?

– Не только. Он агрессивен, зол, циничен. Я не буду вам описывать.

– Вы хотите сказать, что он похож на… одержимого?

– В другую эпоху я бы сказал, что ему не миновать костра.

– Вы полагаете, его состояние ухудшается?

– Уже есть предложения перевести его в Анри-Колен. Это отделение для тяжелых больных. Но, на мой взгляд, пока рано. Все еще может обойтись.

Я проскользнул в палату, и дверь за мной закрылась. Каждая деталь окружения воспринималась мной, словно удар под дых. Белизна светильников, встроенных в потолок. Красное ведро для естественных нужд, стоящее в углу. Матрас, похожий на гимнастический мат, на котором сидел Люк.

– Как дела? – спросил я непринужденным тоном.

– Классно.

Он коротко усмехнулся, затем съежился под хламидой, как будто ему было холодно. На самом деле жара была удушающая. Я ослабил узел галстука:

– Ты хотел меня видеть?

Наклонив голову, Люк икнул. Из-под хламиды показалась нога. Он ее яростно почесал. Я повторил, встав на колено:

– Зачем ты хотел меня видеть? Я могу тебе помочь?

Он поднял глаза. Под рыжими ресницами они казались желтыми, лихорадочными.

– Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу.

– Говори.

– Ты помнишь притчу о том, как схватили Христа?

Он принялся декламировать из Евангелия от Луки, уставившись в потолок:

Первосвященникам же и начальникам храма и старейшинам, собравшимся против Него, сказал Иисус: «…Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук; но теперь – ваше время и власть тьмы».

– Я не понимаю.

– Настал час тьмы, Мат. Зло одержало победу. Назад хода нет.

– О чем ты говоришь?

– О себе.

Он вздрогнул. Казалось, что холод пробрал его до костей, из которых он, собственно, теперь и состоял.