Прислуга

– Смотри не сожги дом дотла. – И добавил: – Я позвоню завтра, узнать, как у нее дела.

Погасив огонь, выхожу на крыльцо. Папа, опершись на перила, задумчиво катает в пальцах хлопковое семечко. Разглядывает пустые поля, которые еще месяц простоят незасеянными.

– Пап, обедать будешь? – окликаю я. – Бобы готовы.

Слабая, погасшая улыбка в ответ.

– Это новое лекарство… – Он изучает семечко. – Думаю, оно помогает. Она говорит, что чувствует себя лучше.

Невероятно, не может же он вправду верить в это.

– За два дня ее тошнило только раз…

– Папочка, это просто… Пап, она по-прежнему больна.

Но, судя по невидящему взгляду, отец меня не слышит.

– Я знаю, ты могла бы жить в другом месте, Скитер. – В глазах его слезы. – Но не проходит ни дня, чтобы я не благодарил Господа за то, что ты рядом с ней.

Мне неловко оттого, что он считает это моим сознательным выбором, но все же утвердительно киваю. И крепко обнимаю отца:

– Я тоже рада, что я здесь, папа.

Едва после праздников открылся клуб, я облачаюсь в теннисную форму и достаю ракетку. Шагая мимо буфета, игнорирую Пэтси Джойнер, мою бывшую партнершу, и еще трех девиц, курящих за столиком. Они тут же принимаются шушукаться, склонившись друг к другу. Сегодня вечером я пропущу собрание Лиги и, коли на то пошло, все предстоящие сборища тоже. Три дня назад я отправила письмо с заявлением о выходе из Лиги.

Стучу мячом о стенку, стараясь ни о чем не думать. В последнее время я начала молиться, хотя никогда не была особенно религиозна. Но вдруг заметила, что шепчу длинные, бесконечные обращения к Богу, умоляя об облегчении для мамы, добрых вестях о книге, иногда даже прошу совета, что делать со Стюартом. Порой ловлю себя на том, что молюсь и даже не замечаю этого.

Возвращаюсь домой, и следом подъезжает доктор Нил. Провожаю его к маме, сама остаюсь за дверью и мечусь по холлу. Я понимаю, почему отец ухватился за тоненькую нить надежды, – вот уже четыре дня прошло без рвоты желчью. Мама каждый день ест овсянку и даже просит добавки.

Доктор выходит, оставив папу у кровати больной, а я провожаю его к выходу.

– Она сказала вам? – взволнованно спрашиваю я. – Что ей стало лучше?

Он кивает, но как-то безрадостно.

– Не вижу смысла везти ее на рентген. Это было бы чересчур тяжело для нее.

– Но… ей же лучше? Она может выздороветь?

– Я видел такое прежде, Евгения. Иногда люди чувствуют прилив сил. Полагаю, это нечто вроде дара Господня. Чтобы успеть привести в порядок земные дела. Но это все, дорогая. Не ожидайте большего.

– Но вы видели, какого она цвета? Она выглядит гораздо лучше и начала есть…

– Что ж, надейтесь и постарайтесь не волновать ее, – качает он головой.

В первую пятницу 1964 года мое терпение кончается. Тащу телефонный аппарат в кладовку. Мама уснула, съев вторую плотику овсянки. Дверь в ее комнату открыта, чтобы я услышала, если вдруг что-нибудь понадобится.

– Офис Элейн Штайн.

– Здравствуйте, это Евгения Фелан. Можно поговорить с миссис Штайн?

– Простите, мисс Фелан, но миссис Штайн не отвечает на звонки по поводу отбора рукописей.

– Вот как… Но не могли бы вы сообщить, получила ли она ее вообще? Я отправила рукопись довольно поздно и…

– Минутку.

Примерно через минуту секретарь возвращается.

– Я могу подтвердить, что мы получили пакет от вас. После того как миссис Штайн примет решение, мы вам сообщим. Спасибо за звонок.

Короткие гудки.

Проходит несколько дней. Мы со Стюартом сидим в гостиной. Я рада и ему, и тому, что гробовая тишина дома хотя бы на некоторое время отступила. Вместе смотрим телевизор. Начинается реклама – та, где девица с синяком под глазом курит сигареты. «Любители “Тарлейтон” готовы драться, но не изменить любимому сорту!»

В последнее время мы со Стюартом встречаемся каждую неделю. Ходили в кино, один раз обедали в городе, но обычно он приезжает к нам домой, потому что я не хочу оставлять маму Стюарт робок и нерешителен, в глазах его бесконечное терпение, и я опять испытываю волнение в его присутствии. Ни о чем серьезном мы не разговариваем. Он рассказывает, как летом, еще в колледже, работал на нефтяных платформах в Мексиканском заливе. Про душ с морской водой. Кристально-чистой океанской водой, абсолютно прозрачной. Мужчины занимались этой тяжелой работой, чтобы прокормить свои семьи, в то время как Стюарт, богатый наследник, должен был потом вернуться в колледж. Впервые в жизни ему пришлось трудиться до пота.

– Я рад, что побывал тогда на буровой. Сейчас я не смог бы на это решиться, – говорит он, будто речь о давних событиях, хотя минуло всего пять лет. Он выглядит старше своего возраста.

– Почему? – спрашиваю я, поскольку меня сейчас заботит собственное будущее. И хотелось бы выслушать разные мнения.

– Потому что не смог бы оставить тебя.

Я молчу, не решаясь признаться даже себе, насколько рада это слышать.

Реклама заканчивается, за ней следуют новости. Перестрелки и мелкие столкновения во Вьетнаме. Корреспондент, похоже, считает, что можно было разобраться и без особенного шума.