– «Франциск Первый» – это просто сказка, – с сияющим лицом отвечаю я. – Знаете, я часто достаю наши вилки, только чтобы полюбоваться.
Мама грозно щурит глаза. Жестом приглашаю ее выйти в кухню, но проходит еще десять минут, прежде чем она наконец появляется.
– Где твои ключи, мам? Я опаздываю к Хилли. Кстати, пробуду у нее весь вечер.
– Как? Но ведь Карлтон приехал. Что подумает его новая подруга, если ты вдруг куда-то исчезнешь?
Оправдываться бесполезно, потому что дома Карлтон или нет – все равно будет скандал.
– Паскагула приготовила жаркое, папа принес дров для камина.
– Мам, на улице теплынь.
– Послушай, твой брат приехал домой, и я надеюсь, что ты будешь вести себя как любящая сестра. Я не хочу, чтобы ты уходила, не пообщавшись толком с его девушкой.
Она бросает взгляд на часы, а я напоминаю себе, что мне уже двадцать три.
– Прошу тебя, дорогая, – говорит она; я вздыхаю и обреченно волоку в гостиную чертов поднос с мятным джулепом.
В пять двадцать восемь я возвращаюсь к прежней теме:
– Мама, мне нужно идти. Где твои ключи? Хилли ждет меня.
– Но мы даже еще не попробовали сосиски в тесте.
– У Хилли… вирусная инфекция, – шепчу я. – А прислуга завтра не работает. Она просила меня присмотреть за детьми.
Мама поджимает губы.
– Полагаю, это означает, что и в церковь ты пойдешь с ними. А я-то думала, мы проведем воскресенье вместе, всей семьей. У нас будет семейный ужин.
– Мама, прошу тебя. – Я роюсь в корзинке, где хранятся разные мелочи. – Я
– Но ты не можешь забрать «кадиллак» до завтра. По воскресеньям мы ездим на этой машине в церковь.
Он будет у Хилли через тридцать минут. А мне нужно еще одеться и накраситься. Дома я этого сделать не могу, чтобы не вызывать подозрений у матери. Папин новый грузовичок я тоже не могу взять. Он загружен удобрениями и нужен будет завтра на рассвете.
– Ладно, тогда я возьму старый грузовик.
– Кажется, он сейчас с прицепом. Спроси у папы.
Но я не могу спросить у папы, потому что не в силах появиться перед людьми, которых огорчит мой уход, поэтому просто хватаю ключи от старого грузовика, бросив на прощанье:
– Неважно, мне только доехать до дома Хилли.
Тут же выясняется, что наличествует не только прицеп, но и полутонный трактор, загруженный в этот прицеп. И на свое первое за два года свидание я отправляюсь в красном полноприводном «шевроле» выпуска 1941 года, с автогрейдером «Джон Дир» на прицепе. Двигатель стучит и чихает, и я начинаю беспокоиться, доеду ли вообще. Комки грязи разлетаются в стороны. На шоссе двигатель внезапно глохнет, моя сумка и платье летят прямо на грязный пол. Мотор заводится вновь со второй попытки.
В пять сорок пять на дорогу передо мной вылетает нечто черное, слышу глухой удар. Пытаюсь остановиться, но не так-то просто затормозить, если позади болтается механизм в десять тысяч фунтов весом. С диким стоном жму на тормоз. Нужно выйти посмотреть. Кошка, как ни странно, встает, дико озирается и пулей уносится в лес – так же стремительно, как и вылетела на дорогу.
Без трех минут шесть, протащившись со скоростью двадцать миль в час по шоссе, где стоит ограничение в пятьдесят, провожаемая гудками автомобилей и воплями подростков, паркуюсь на улице неподалеку от дома Хилли, поскольку дворик ее не приспособлен для сельскохозяйственной техники. Схватив сумку, влетаю в дом без стука, запыхавшаяся, потная, растрепанная – а они уже здесь, все трое, включая потенциального ухажера. Стоят с бокалами в руках и таращатся на меня.
Боже, да он действительно высокий, дюйма на четыре выше меня. Хилли, выпучив глаза, хватает меня за руку.
– Мальчики, мы сейчас вернемся. Посидите, поболтайте о полузащитниках и всяком таком.
Подруга тащит меня в свою комнату. Все просто кошмарно.
– Скитер, ты даже губы не накрасила! А прическа! Как воронье гнездо!
– Да знаю я! В грузовиках не бывает кондиционеров! Пришлось ехать, открыв настежь чертовы окна!
Хилли усаживает меня в кресло и принимается взбивать волосы так же, как мама, закручивать их в локоны, сбрызгивая самым убойным лаком.
– Ну, как он тебе? – попутно расспрашивает она.
Вздохнув, прикрываю ненакрашенные глаза:
– Симпатичный.
Так, теперь макияж. Не особенно представляю, как это делается. Хилли бросает скептический взгляд, вытирает мое лицо влажной салфеткой, берется за дело сама. Втискиваюсь в черное платье с глубоким декольте, надеваю черные туфельки. Хилли быстренько еще раз поправляет мне прическу. Протираю подмышки влажным полотенцем, Хилли возмущенно закатывает глаза.
– Я сбила
– В ожидании тебя он выпил уже две порции виски.
Разглаживаю платье, выпрямляюсь и решительно заявляю:
– А теперь оцени меня – от одного до десяти.
Хилли оглядывает меня с головы до ног, задерживает взгляд на вырезе платья, удивленно приподнимает бровь – я никогда в жизни не демонстрировала грудь; пожалуй, вообще забыла, что она у меня есть.
– Шесть, – выносит она вердикт, и сама удивлена.
На миг повисает молчание. Потом Хилли издает короткий радостный визг, и я свечусь от счастья. Она в жизни не ставила мне больше четырех.