Приснись

— Но она… поправилась?

— Чудом. Ей не хотелось жить.

«У нее была ты, а ей не хотелось жить?» — это показалось мне немыслимым.

Мила тряхнула головой, вынуждая себя очнуться:

— Извини. Зачем я тебя гружу этим?

— Может, потому, что мне хочется узнать?

Кончики ее губ слегка приподнялись:

— Ты настолько любопытен, Макс? Готов выслушивать первого встречного?

«Ты не первая, но единственная».

Эту дикую мысль я, конечно, не озвучил. Иначе, как тупой подкат, Мила ее не восприняла бы, а я не хотел все испортить в первую же минуту.

Вместо этого я дал ей таблетку обезболивающего и налил холодной воды в грелку, которая, к моему удивлению, тоже нашлась в коробке с лекарствами. Мила прижала ее к ушибленному локтю, но у нее быстро окоченели пальцы. Тогда я положил грелку на стол, а Милану усадил так, чтоб она могла просто положить на нее руку.

— Сиди здесь, а я буду готовить у тебя на глазах, чтобы ты не заподозрила, будто я собираюсь подсыпать тебе снотворное, — велел я, закатывая рукава.

В ее взгляде мелькнула хитринка:

— И для чего это могло бы тебе понадобиться?

— Ума не приложу! Яичницу или омлет?

— Это все, на что ты способен? Ты же обещал картошку…

Я стукнул себя по лбу:

— А, черт! Совсем забыл. Похоже, старею.

— Ты умеешь ее чистить?

Выпятив грудь, я произнес мрачным басом:

— Детка, поверь, я умею все…

Ее смех отныне навсегда поселился в моей квартире: отпечатался на стенах кухни, сверкающей пленкой покрыл стол… Хотя, если честно, я все еще не мог понять, почему Мила произвела на меня такое впечатление? Не сногсшибательная красавица. Это ведь я сшиб ее, если на то пошло.

В происходящем между нами сквозило какое-то таинство… Может, в качестве компенсации за предельно заурядную жизнь природа наградила меня способностью притягивать чудеса? Сначала странные сны, теперь загадочная встреча…

Вроде и не происходило ничего особенного: я чистил картошку, кромсал ее на деревянной доске, рисовал на сковороде ромашку струйкой подсолнечного масла — Милана даже оторвалась от грелки, чтобы взглянуть на это. Подобные действия ежедневно совершают миллионы людей, ну, может, только масляные ромашки не рисуют… Но я впервые делал это для другого человека, и потому все происходящее даже мне самому казалось неким колдовством.

Голова слегка кружилась от ощущения нереальности, хотя мы вели непрерывающийся диалог:

— Мне нравится, как ты подобрал оттенки декора. Не боишься контрастов, но чувствуешь меру.

— Боюсь разочаровать тебя, но это Ольга мне помогала. Жена моего отца. Вторая…

— Вы с ней хорошо ладите?

— Она меня и вырастила, по сути. С ней я провел больше времени, чем с батей.

— Понятно, — это прозвучало вопросительно.

Я вздохнул:

— Хочешь узнать о моей маме? Она умерла, когда рожала моего брата. А его потом убили в детдоме, потому что мой отчим, сучара, не забрал малыша после рождения. Меня спасли от него отец с Ольгой. Вот такая у меня забавная жизнь!

Помолчав, Милана произнесла очевидное, но почему-то это не вызвало у меня раздражения:

— Значит, мы оба с тобой потеряли братьев…

Но я был не готов развивать эту тему и спросил преувеличенно-радостным тоном:

— А ты — дизайнер? Говоришь об оттенках декора со знанием дела. Или я промахнулся?

— Не совсем. Я пишу пейзажи. Иногда портреты.

Моя рука с силиконовой лопаткой зависла над сковородой:

— Ты — художница? Офигеть… В смысле, это прекрасно! Покажешь свои работы?

Она усмехнулась:

— Это вряд ли. Они у меня дома.

— Ага. А дом?

— В Сибири.

У меня дрогнуло сердце. Что за колдовской край эта Сибирь?!

— А здесь ты…

— Прилетела, чтобы пройтись по картинным галереям.

Мне показалось или в ее голосе прозвучала неуверенность, будто Милана хотела ответить нечто совсем другое, только почему-то не решилась? Но выяснять я не стал.

— Слушай, а можно я составлю тебе компанию? Давно не бродил по выставочным залам…

Полуулыбка скользнула от нее ко мне:

— Тебе это правда интересно?

— А ты подумала, что я пытаюсь косить под умного?

— Чтобы чувствовать живопись, не обязательно быть умным. Это же не математика и даже не философия. Все зависит от того, насколько ты подвержен воздействию магии, которую творит художник.

Я отозвался серьезно:

— Похоже, очень даже подвержен… Это я не сейчас придумал. Как-нибудь я тебе расскажу одну фантастическую историю!

— Про себя?

— И про меня тоже.

Она прищурилась:

— Ты рад тому, что она произошла с тобой? Или это печальная история?

На секунду я задумался, но ответил откровенно:

— До сегодняшнего дня я считал ее печальной… А теперь думаю, что все не прошло для меня даром. Значит… Да, скорее, я рад.

Почему-то Мила снова улыбнулась, только уже без утайки, светло и широко. Зубы у нее были не идеальные (явно свои), но улыбка выходила очень милой, в соответствии с именем.

— Я тоже расскажу тебе одну невероятную историю… Позднее. И буду рада, если ты пойдешь со мной, — объявила она с детской торжественностью в голосе, будто соглашалась принять меня в придуманную ею игру. — По крайней мере, мне будет за кого держаться, а то вдруг снова поскользнусь…

— Учитывая, что это я и сбил тебя с ног, звучит сомнительно.