Пристанище пилигримов

Где-то в начале марта, второго или третьего, мы в спешке покидали квартиру: Мансурова была уже на подходе. Я нервно поглядывал на часы, но Шалимова как будто специально тянула время: она долго сидела в ванной, а потом бесконечно натягивала многослойные колготки, – мне даже показалось, что она намеренно ищет встречи с моей женой.

– Лифт не работает, – тихонько произнёс я, нервно щёлкая кнопкой.

– Покурим? – спросила Таня.

– Пешком пойдём, а покурим, когда будем в безопасности.

– О-о-о-о-й, как страшно.

Мы начали спускаться по темной лестнице, вдоль вонючего мусоропровода, кишащего крысами. В том году было очень много крыс – они проходу не давали жильцам нашего дома и нагло сидели на ступеньках серыми горбатыми кучами. Татьяна равнодушно переступала через них, и это было довольно странно, ведь женщины панически бояться грызунов. Она никого не боялась – ни бога, ни чёрта. Я не видел страха в её глазах, даже когда пытался её задушить…

Итак, мы спускаемся вниз. В подъезде – жутковатые сумерки. Кое-где светят тусклые лампочки. Внизу слышится железный грохот входной двери, и вдруг меня как будто обняло – я резко остановился, прислушался и начал пятиться задом…

Нельзя сказать, что по стуку каблуков я узнал свою жену, – я просто почувствовал, что двигаюсь навстречу большому шухеру. Так мне стало неуютно, что даже тёпленькое побежало по ноге. В такой ситуации время летит очень быстро, и вот её каблучки уже поют знакомую песню совсем рядом. Между пролётами мелькнула норковая шуба – я трусливо проваливаюсь за перегородку между лестницей и мусоропроводом. Затаив дыхание, жду… Мимо проходит Мансурова. Я могу из темноты протянуть руку и дотронуться до неё. Когда шаги затихают на четвёртом этаже, я покидаю своё укрытие и на цыпочках спускаюсь вниз.

– Что испугался? – спросила Татьяна, когда я вышел на улицу.

Она ехидно улыбалась, и её раскосые татарские глаза кофейного цвета искрились от восторга, – видно, она тоже хапнула адреналина.

– Откуда ты её знаешь?

– Твою жену в этом городе знает каждая собака, – ответила она. – Дай прикурить, а то уже задыхаюсь от избытка кислорода.

Она всегда курила так, как будто в последний раз, как будто перед расстрелом, с таким же упоением, и могла выкурить сигарету за четыре затяжки. Когда я поднёс зажигалку и она коснулась пламени кончиком сигареты, я увидел, что мелкой дрожью трясутся мои руки. Танька это тоже заметила, криво ухмыльнулась (как только она умела) и произнесла с сарказмом:

– Я гляжу, ты боишься свою Мансурову.

– Не-а… Я не боюсь её – я просто боюсь её потерять.

Я смотрел на неё с издёвкой в ожидании ответа, и она не заставила себя долго ждать:

–Так какого чёрта ты трахаешь других баб?!

Её тонкий прямой нос покраснел. Угловатые скулы пошли розовыми пятнами. Снежные хлопья покрывали её чёрный вязанный берет и чёрную норковую шубу, путались в её чёрных волосах и медленно опускались на её чёрные изогнутые ресницы.

«Ну прямо вылитая Мортиша Адамс, – подумал я, разглядывая эту маленькую готическую куколку. – Хотя она больше смахивает на дочь».

– У тебя, случайно, не сохранилась школьная форма? – спросил я. – Ты ведь недавно закончила..?

Она посмотрела на меня с удивлением, не совсем понимая, о чём идёт речь.

– Что? – спросила она, и вдруг её словно прорубило: – Да пошёл, ты, педофил грёбаный!

– Какие вы, мужики, всё-таки мерзкие! Ненасытные! Вам всегда чего-то не хватает! – возмущалась она на полном серьёзе, но это была всего лишь игра, как и всё что происходило между нами.

– Ой-ой-ой! Прямо не могу… А вы, бабы, такие одухотворённые.

Потом мы молча курили, и каждый думал о своём. По ногам стелила позёмка, а вокруг металось жёлтое марево висящего на козырьке фонаря. Скрипела на ветру уключина, за снежной пеленой пряталась мутная луна, и в душе моей появилась безотчётная тревога.

В следующий раз мы столкнулись с моей женой на выходе из подъезда, – это произошло ровно через неделю, 9 или 10 марта. Мы, как всегда, торопились: я чувствовал, что Ленка уже на подходе, и мне постоянно мерещился стук её каблуков… К тому моменту она уже приехала из Екатеринбурга и добиралась домой на такси, – я знал об этом, потому что она скинула мне сообщение на пейджер: «Приезжаю сегодня в 21:35. Встречай, если будешь не пьян и при деньгах».

– Уже надоела эта беготня. Чё ты меня толкаешь?! – возмущается Таня, а я натуральным образом подгоняю её, подпинываю и готов уже дать ей такого пинка под зад, чтобы она летела кубарем по ступенькам.

Она открывает парадную дверь и резко замолкает, уткнувшись в песцовый воротник моей жены. Возникает неприятная пауза. Немая сцена длится несколько секунд, после чего Татьяна огибает Мансурову, и, вильнув на прощание попкой, уходит в темноту, а я даже успеваю отметить, что у Шалимовой – бесподобная походка: она как будто вкручивается в пространство всеми своими локтями и коленками.